Андрей со злостью запустил стакан в стену, тот жалобно звякнул и разбился, но легче от этого не стало. Андрей сходил на кухню за новым стаканом, наполнил его и снова открыл дневник.
Катя писала об их первом поцелуе, который сам он помнил с трудом – все, что всплывало в памяти, это ощущение неловкости и стыда, что приходится так поступать ради Зималетто. А Катюша, выходит, посчитала тогда это сиюминутным влечением по пьяни и очень расстраивалась, что после этого он станет хуже к ней относиться. Еще она писала, что радуется и его поцелуям, и его словам, что он ревнует ее к Коле.
«И ведь очевидно из этих записей, Жданов, – рассуждал он все больше злясь на самого себя, – что с Зорькиним у нее никогда ничего не было. Действительно, просто друг. И такие бывают, выходит. Хотя, может он из этих, друзей Милко? Скорее всего. Говорят, они бывают самыми лучшими подружками… И те фразы оказались именно про тебя, без вариантов. С ума сойти, она тебя – тебя, Жданов! – считает очень искренним и честным человеком, который никогда не предаст. На самом же деле все с точностью до наоборот, и от это гадко и муторно. Ты ее целовал и пафосно клялся луной, как в дешевом водевиле, а эта искренняя и верная девочка тебе верила, возводила на пьедестал и собиралась защищать от всего мира. Ну как, не больно будет шлепнуться с пьедестала в грязь, а, Жданов?»
«Не понимаю, почему Андрей всё время спрашивает про Колю. Ревнует, что ли? У него прямо глаза кровью наливаются, когда я Колино имя произношу. С ума сойти! Точно, Андрей – ревнует меня к Коле. Это так неожиданно. Никто никогда не ревновал меня, кроме Коли, конечно, и то потому, что я раньше защитилась у нашего профессора, чем он.»
«Смешно, Жданов, до чего же смешно… – подумал он, даже рассмеялся вслух и вздрогнул от того, насколько резко и неприятно прозвучал его смех. – Она считала твою ревность к Коле неожиданной и странной. И понятие ревности в ее жизни было прежде завязано на достижения в учебе, а не на отношения между людьми. А ведь… – Андрей вздрогнул от пронзившей его мысли, – ты ведь тогда действительно ревновал. Да, был и страх за Зималетто, но злость на Зорькина была вызвана далеко не только именно этим страхом. Тебя бесило, что у кого-то могут быть какие-то права на Пушкареву. Словно у тебя самого на нее какие-то права есть. Эксклюзивные. Абсолютные. И далее по списку… Да и сегодня, когда ты ее дневник увидел, ты же именно заревновал к мифическому мистеру Икс, и это занимало тебя гораздо больше, чем история с инструкцией.»
Он ошарашено уставился на дневник, потом отложил его и откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза.
«Нет, Жданов, это не может быть правдой. Ты сейчас перепсиховал и делаешь неверные выводы, – попытался убедить он самого себя, но тут же пришел к обратному: – Но ведь и мысли об опасности для Зималетто, если с Катей что-то случится или она решит отомстить, пришли тебе только когда Ромка стал рассуждать о возможных вариантах. До этого ты переживал именно из-за того, что может измениться Катино отношение к тебе лично. И к Зорькину ты именно ревновал. И к выдуманному тобой «мистеру Икс». Ты ревновал, значит, она тебе не безразлична. Ты попал, Жданов. Кажется, твои подленькие игры в любовь ударили по тебе тем углом, который ты считал нереальным в принципе. Ты умудрился влюбиться. И в кого! В Катю Пушкареву.»
Он хрипло рассмеялся: – «Да уж, Жданыч, это похлеще всего остального, что ты откалывал прежде. Вот Ромка посмеется. Да и не только Ромка… И родители ее не примут. Стоп! Ты что, Жданов, сейчас всерьез прикидываешь, мог бы ты быть с ней вместе, так сказать, официально? Да ты с ума сошел…»
Чтобы перестать думать об этом, он уткнулся в дневник, и тут же едва не выругался вслух. Было ощущение, что все раскручивается по спирали, набирает обороты, и еще немного, и мир его окончательно разлетится в дребезги. Или уже разлетелся, а он не успел осознать этого до конца?
«Он… он самый красивый, умный, сильный, нежный! И он любит меня. Мне иногда кажется, что это сон, что я вижу его во сне, моего Андрея. Моего рыцаря. Да, он рыцарь. Он даже подрался из-за меня на улице. Он рыцарь, только теперь не во сне, а наяву. Никто и никогда не дрался из-за меня, только Коля, но он мой друг, а Андрей мой любимый. Я так ценю всё то, что он делает. Всё, что он дает мне вместе со своей любовью. Я готова сделать ради него всё, всё, что он пожелает. Всё, на что хватит моих сил и моей любви к нему.»
«Рыцарь. Атлична. Озвереть просто. Она бы еще крылышки и нимб мне пририсовала, для полноты картины», – мысленно съязвил Андрей и окончательно сник. Катины слова ему очень льстили, но еще приятнее было то, что она все это писала не для него, для себя. Это не было комплиментом, ни в коей мере. Это были ее мысли, искренние при всей их пугающей восторженности. – «А может тебя именно это и зацепило? Кто еще был бы настолько на твоей стороне, безусловно и безоговорочно? Только Ромка, но он – друг, единственный, пожалуй.»
«В Новый год, когда били куранты, я думала о нем, а он? Он думал обо мне? Папа и мама всё спрашивали,
