– Ну? – опасливо поинтересовался Степка.
– Как ни странно, но ты, Ватсон, оказался прав, – ответил я и рассказал, в чем дело. Степка взвыл, но искренне предложил разделить его деньги пополам. Ей-богу, я был тронут, он не лукавил. Я успокоил его тем, что в деньгах не нуждаюсь: во-первых, у меня есть заначка (кстати, надо посмотреть, что мне там икорных дел мастер Мамедов накинул. Парень он, похоже, порядочный и не скупой). Во-вторых, это дело принципа. Не могу же я жить дальше с ощущением того, что меня юзнули и делитнули. Степка согласился и тут же принялся предлагать версии. Я выслушал и предложил свою – собрать совет стаи. В смысле, позвать шрджапат на сход. Дед, которому я все рассказал, согласился, хотя и попытался отговорить, мол, от добра добра не ищут. Пимен здорово мне платил, да и имя я себе сделал благодаря ему. Ну и, наконец, мы вышли сухими из воды, то есть нам не пришлось доканчивать бедного АнАна. Такой ход мыслей меня огорчил. Я назвал Деда безнадежным ретроградом, присовокупив, что идеи любви, проповедуемые хиппи и слямзенные ими у Иисуса, потерпели полный швах. В наше время надо быть или акулой, или пираньей. Акулизм требует больших усилий и постоянного пребывания начеку – это, в силу моей лени, не для меня. Я маленькая юркая пиранья и не дам какой-то долбаной акуле поживиться мной. Дед посмотрел на Степку в надежде на поддержку, но тот был занят решением дилеммы – купить машину сообразно имеющимся у него деньгам или, в надежде на авось, подождать, вдруг привалит удачная работенка и он наскребет сумму, недостающую для покупки авто мечты. Дед покачал головой и взялся за телефон. Вечером малый шрджапат собрался у нас на балконе. Я поведал им финал моего пребывания у ПиПи. Харитоша и Андрюша поздравили с тем, что я избавился от мерзавца (и почему они его считают таким?). Посоветовали получить что дают и радоваться жизни дальше. Ашотик и Гоги возмутились – никто не смеет кидать ближнего! Стасик, ухмыляясь, предложил компромисс – взять то, что причитается, и наказать антипиаром. Ашотик мгновенно откорректировал: деньги взять – те, что по контракту, – и после этого вдарить пиаром. Гоги сказал, что проблема армян в их ненасытности. Ашотик возразил, что это совсем другое – это творчество, когда мозг видит лучший вариант, он не может пройти мимо него. А грузины только и умеют, что петь, – декоративная нация с претензией на аристократизм. Гоги ответил, что за каждой претензией есть основание и… тут Ашотик перебил его, спросив, есть ли у меня основания на претензию.
Ес! Недаром я терпеливо ждал, пока Ашотик клюнет на какой-нибудь профессиональный термин (да и Стасик чуть раньше сработал в том же ключе – профессиональнопсихологическом). Я дал Ашотику копию договора, полученного сегодня, и папку с бумагами, подписанную мной в самом начале, когда Пимен заключал со мной сделку на неслыханных условиях. Ашотик углубился в чтение. Гоги сидел гордый, осознавая, что его слова катализировали «творческий подход» Ашотика. Дед принес карты.
Наконец Ашотик дочитал и сказал: «Фактически, ты лоханулся. Вначале тебе подсунули две бумаги. Одна – договор, который тебе предъявили сегодня. Он действительный. Там есть все подписи и печати. Тот же, где тебе обещаны горы златые, без печати. Сто раз говорил – не подписывайте не читая! А если лень, дайте мне, я же денег у вас не прошу! Что теперь делать с этой филькиной грамотой?»
– Ашотик, – наконец нарушил унылую тишину Харитоша, – если ты денег не возьмешь, то нечего изображать из себя гения (какая связь?! Но, грех ждать от Харитоши логики). А если деньги подстегнут твой мыслительный процесс…
Все замерли, ожидая взрыва, но Ашотик неожиданно сказал, почесывая нос:
– Мика, кто-нибудь еще присутствовал при подписании первого договора? – Я ответил, что Карлыч всегда был при Пимене, как свидетель Иеговы. Ашотик взял нос в кулак и хрюкнул: – Попались голубчики. Обоих потащим в суд и поимеем на лжесвидетельстве и… впрочем, детали не существенны, еще разболтаете. Алекс, дай аванс. У этого раздолбая не возьму, пусть ему будет стыдно, что он сидит на шее Деда.
Дед гордо заявил, что, скорее, он сидит на моей шее, но его прервал Гоги:
– Говорил же, что, пока он не почувствует запах денег, мозги не завертятся. Ашот, ты не виноват, просто такая комбинация – армянин и юрист.
Ашотик не счел нужным отвечать. Взял у Деда доллар (я читал, что так поступал Перри Мейсон, когда работал на друзей или бедных клиентов) и, велев мне завтра притащиться в его офис для заключения договора, сел за карточный стол. Я был доволен – хотя бы на этом этапе проблема перестала быть моей, переадресовавшись моему адвокату.
На следующий день Ашотик огорошил меня сообщением о том, что одна из Пименовых контор зафрахтовала название «Антилузер». Это обнаружили ребята Ашотика, которым он на всякий случай велел собрать всю возможную информацию. Я аж подскочил:
– Невозможно! Я сам это сделал, сразу после того, как предложил идею АнАну… ну, чтоб он не присвоил ее.
Ашотик посмотрел на меня с уважением:
– Не знаю, кем был твой отец, но на такое ни Дед, ни твоя мать не способны. Молодец! Что значит, вращаешься в кругу умных людей!
Я признательно кивнул и поклонился, ведь, по существу, он был прав, я многому нахватался в их «шпате» (я так и не научился выговаривать это слово правильно). Ашотик погнал меня за бумагой, удостоверяющей мое право первенства, при этом не удержался от возмущения, что я состряпал ее не у него, а у каких-то проходимцев (хорошая, кстати, контора, это он от ревности). Через два дня дело было мирно разрешено без всякого суда. Ашотик встретился с Карлычем и сказал, что, до разговора с юристами Пименовой компании, хочет переговорить именно с Карлычем, так как раз в месяц расписывает пульку с Эдуардом Карпинским, приходящимся дядей Карлычу и всегда тепло отзывавшимся о племяннике. Так что он, Ашотик, перестал бы считать себя джентльменом, если бы первая встреча с Карлычем произошла в зале суда. Как бы он смотрел после этого
