«В католической исповедальне сидит старушка и со слезами на глазах говорит: “Всю свою жизнь я прожила в соответствии с божьими заповедями, но на исходе лет осталась немощной и одинокой – мой единственный сын погиб в Чечне. Пенсии на лекарства не хватает. Мне незачем и не на что жить. Скажите, падре, если я никому не нужна, почему у меня нет права свести счеты с жизнью?!” – “Потому, – отвечает добрый пастырь, – что всегда найдется добрый самаритянин”».
И дальше картинка лубочного счастья в новом доме для престарелых, где «добрый самаритянин» – сиречь, мой козел – протягивает цветы и коробку конфет давешней бабульке, уже пригоженькой и улыбающейся. На бэкграунде – аналогичные персонажи разных типажей. Крупным планом название приюта: «Добрый самаритянин». И всем все понятно. Класс! Вот что значит юзнуть даже то, что повергло тебя в шок!
Я перечитал сценарий, вычеркнул строчку про «погиб в Чечне» и заменил ее на «погиб, защищая Родину» – дабы от греха подальше соблюсти политкорректность. Убрал фразу «Пенсии на лекарства не хватает» – зачем шпынять правительство в лоб, и так все понятно, – и отправил это по почте своему козлу. Я не сомневался, что его карманный жополиз постарается нагадить мне, и даже предполагал, куда он ударит. И я был прав.
Козел позвонил к концу рабочего дня и с места в карьер принялся орать. Я отодвинул трубку от уха, потому что почти физически ощущал фонтан его слюны. Я терпеливо ждал, не произнося ни слова. Более того, я молчал, даже когда он завершил свой монолог, пестревший непечатными словами. Я дождался, когда он, выпустив пар и не услышав неизбежного, с его точки зрения, моего оправдывающегося скулежа, с неким раздраженным удивлением спросил:
– Эй, ты что, от страха совсем откинулся?
– Напротив, – ответил я, – смакую удовольствие.
– Что?! Какое на хрен удовольствие?! – заорал он и еще полминуты поливал меня дерьмом. Когда он наконец заткнулся, я сказал:
– Именно на такую реакцию я и рассчитывал. Подождите, я вас слушал, теперь послушайте вы. Хоть раз послушайте профессионала. Черт побери, этот профессионал посадил вас туда, где вы сидите!
Кажется, я тоже орал. Не видя его хари, это оказалось вполне возможным.
– Что ты имеешь в виду? – почти растерянно спросил он. Я понимал, что его вопрос относится к слову «посадил». Но у меня было тактическое и теоретическое преимущество – опыт реакции на Степкино «Что ты имеешь в виду?». И я использовал свой главный пиар-постулат – «плюсизация минусов». То есть юзнуть с пользой то, что въюзили тебе в… в минус. Посему вместо ответа на вопрос, который, по замыслу «козла», он задал мне, я, пользуясь неконкретностью самого вопроса «Что ты имеешь в виду?», наполнил его тем содержанием, которое мне было нужно. А именно – перевел разговор в плоскость конкретного сценария.
– Я имел в виду, что если даже вы – заказчик – так бурно реагируете на картинку, то какая же буря поднимется в обществе после просмотра клипа?!
– На хрена мне такая буря? Мало меня дрючат всякие недоумки, так и мои собственные – туда же.
Мне было плевать, что он считает меня недоумком, но напрасно он обозвал меня своей собственностью. Впрочем, с этим придется подождать, и потому я сказал напористо:
– Запустим ролик, подождем пика бури, со всеми воплями по поводу неполиткорректности, и только потом дадим ответ.
– Какой? – почти человеческим голосом поинтересовался он.
– Вы внимательно читали сценарий?
– Ну? – буркнул он.
– Так вот, в описании сказано, что на бэкграунде – аналогичные персонажи разных типажей. Это и есть наша фенечка – специально забэкграунднутая мной, чтобы особо ретивые не обратили на нее внимание и накинулись на нас. А мы бы потом сунули им в фейс эту картинку крупным планом: старички и старушки не только славянского, но и азиатского, кавказского и прочих типов.
– Но почему нельзя, чтобы священник был православным? – почти сдаваясь, спросил он.
– А почему нельзя, чтобы он был католиком? – ответил я. – Это не мой вопрос вам, это и есть наш ответ тем, кто задаст нам этот вопрос. Это наш удар – удар по их неполиткорректности, мол, нельзя в такой многоконфессиональной стране, как наша, всегда ставить акцент на титульной конфессии.
– На хрена нам это? – вздохнул козел.
– Послушайте, – вздохнул я в ответ, – вы же сами сказали, что вам нужна шумиха вокруг вашей благотворительности. Как, по-вашему, елейный, добрый ролик вызвал бы ее? Нет! Нет и еще раз нет! Никого не интересует добро в чистом виде! Если кого оно и интересует, то только в виде чистой прибыли. И не только в денежном эквиваленте! Это так, и никуда от этого не деться. Самое ценное в бочке пиар-меда – это…
– Ложка пиар-дегтя, – сказал он, и я не успел придержать сорвавшееся с языка: «Молодец!»
– Ну-ну, – хрюкнул он, – не перегибай… пиар-палку, а то она тоже о двух концах.
Я довольно хрюкнул в ответ и, подождав, пока он отключится, бросил трубку.
Я сделал два вывода. Первое: не такой уж он и козел. Даже креативит помаленьку. Второе – я ведь вывел печальный слоган нашего времени: «Добро интересует людей не в чистом виде, а в виде чистой прибыли».
Чтобы избавиться от вселенской грусти, я представил, какой разнос сейчас учиняется моему врагу-жополизу, и на душе потеплело. Впрочем, предаваться сенсорике времени не было, и я позвонил Степке, назначив ему встречу у себя дома в 12 ночи – для конспирации. Надо было продумать всю завтрашнюю операцию до мелочей.
* * *Я был в таком шоке, что вместо того, чтобы думать об услышанном, думал о том, каким же влиянием обладает мой псевдоисповедник, если ему разрешили играть эту роль. Конечно, это могли быть просто деньги, но тогда – немалые. Был еще один вариант – священник был не псевдо-, а настоящий. Но думать так, даже мне – цинику и грешнику, – было невмоготу. Наверное, исход нашего диалога решило именно это неистребимое любопытство – знать всю правду и только правду, чтобы
