Серебряное лезвие с оружейным клеймом блестело, как новое.
* * *– Вы знаете, какой процент ведьм, согласившись на инициацию «из любопытства», успевают вовремя остановиться?!
– Не знаю. – Эгле отшатнулась, такой яростью от него хлестнуло. – Половина?
– Половина, – сказал он сквозь зубы. – Половина процента, одна ведьма из двухсот! Как можно так наплевательски относиться к своей жизни… и чужой?!
– Простите, – пробормотала Эгле. – Я теперь считаюсь… нелояльной?
– Еще раз – я ваш должник, – сказал он сухо.
– Я не оправдываюсь. – Голос Эгле дрогнул. – Но в тот момент я была… в сдвинутом… состоянии рассудка. Охреневшая, если проще.
– Понимаю. – Он кивнул. – Я хотел вам перезвонить. Но решил в кои-то веки не быть тираном и не лезть в чужую жизнь… Вру. Начались убийства инквизиторов в провинциях. Я стал думать о другом.
Эгле вытерла мокрый лоб. Лекарство действовало. Ей, по крайней мере, не становилось хуже.
– Ваш звонок ничего бы не изменил. Вы же не думаете, что я прямо вот так все рассказала бы?
– Что уж теперь гадать, – пробормотал он сквозь зубы, набирая номер телефона. Ему никто не ответил, и он сказал вполголоса, на автоответчик:
– Мартин, перезвони мне, пожалуйста.
Он положил трубку.
– Человек, к которому явилась навка, иначе воспринимает реальность. Учитывая отношения Мартина и этой девочки – ответственность, привязанность, чувство вины… Очень, очень паршивый расклад, вы сказали «невменяемый» – Мартин таким и был.
– Но он меня когда-нибудь простит?!
Слово вылетело, как воробей, и Эгле тут же пожалела. Потому что Клавдий Старж молчал очень долго, казалось, несколько минут, хотя на самом деле секунды три.
– В любом случае нужно время. Истории с навками никогда не проходят бесследно, кто-то справляется с травмой, кто-то нет.
Он снова замолчал, думая о неприятном и страшном, играя желваками. Потом будто очнулся:
– Рассказывайте, что было дальше, пожалуйста.
* * *Инквизиторская сирена заглушала рычание ведьмы, закованной в колодки, обложенной знаками, запертой в клетку. Пролетев через полгорода, воплем сирены расталкивая пробки, он за несколько минут добрался до Дворца Инквизиции, его машину встречали оперативники. Еще через две минуты Мартин обнаружил себя в подвале, с черным капюшоном на голове, напротив стационарных колодок, из которых на него смотрели полные ненависти старческие глаза:
– Я убила тебя, маленький ублюдок. Ты умираешь. То, что у тебя в руке, замучает тебя, ты будешь выть и кататься по полу…
Флаг-ведьмы часто лгут. Лжет ли эта – скоро выяснится.
– Продолжаем разговор. – Мартин мельком глянул на левую руку, наспех перетянутую бинтом. – Что я такое?
– Кусок дерьма, беспомощная дрянь, ходячая падаль…
Мартину снова привиделась Майя Короб, с ее испуганной улыбкой, с ее шелковым шейным платком.
– Отключите оперативную запись, – сказал Мартин, не повышая голоса. – Сейчас, чтобы я видел.
Красный огонек камеры под потолком погас. Техник не посмел ослушаться. В глазах ведьмы что-то изменилось, она смотрела на Мартина напряженно, почти со страхом.
– Кто инициировал девочку? – спросил он кротко.
Она молчала.
Не поднимаясь из-за стола, не делая ни движения, он дотянулся до ее нервных узлов. Ведьма задергалась и на секунду обмякла. Мартин вернул ее в сознание – силой:
– Кто?!
Ей некуда было деваться.
* * *– Я могу нарисовать, – сказала Эгле. – У меня профессиональная зрительная память.
Клавдий нажал кнопку на столе:
– Принесите нам, пожалуйста, срочно… Эгле, вам что: карандаши, тушь? Краски?
– Карандаши нормально, – сказала Эгле. – Двадцать четыре цвета.
Она представила с некоторым злорадством, как все эти референты и устрашающие инквизиторы в черных плащах забегают сейчас по дворцу в поисках канцтоваров. Но коробку принесли через две минуты: двадцать четыре остро отточенных карандаша и чистый альбом для эскизов.
Она села у края огромного стола, разложила инструменты, прикинула композицию; память рук и глаз вдруг подсказала ей, что совсем недавно у нее была любимая работа и любимый человек и она была счастлива.
Ее скрутило, как жгут мокрого белья, слезы и сопли пролились на лист и испортили его. Клавдий Старж встал, импульсивно сделал шаг по направлению к ней – и отступил обратно.
– Одну минуту, – прошептала Эгле.
Он переправил ей по столешнице пачку сигарет и зажигалку. Не поднимая глаз, Эгле закурила – и склонилась над новым листком: изогнутый серебряный клинок с клеймом оружейника. Витая рукоятка, серебро с рубином:
– Это… подлинное… оружие. Вероятно, есть… в музейных… фондах. Вы можете найти, откуда его сперли…
Она подняла голову; Великий Инквизитор издали смотрел на ее рисунок, лицо его было спокойным, но Эгле испугалась:
– Что-то не так?
– Все нормально. – Он запрокинул голову, выдыхая дым в решетку вытяжки. – Просто я видел эту штуку раньше. Это может быть совпадением, а может и не быть…
Эгле поймала себя на том, что рисует кровь на клинке. Отложила карандаш:
– Я не все рассказала.
– Я знаю. – Он откинулся на спинку кресла.
Эгле затушила сигарету, перевела дыхание и заговорила. И при первых же словах поняла, что древний ужас, заключенный в словах о Ведьме-Матери на Зеленом Холме, ей не привиделся.
Глаза человека напротив сделались непроницаемыми, будто нарисованными на закрытых веках. Он не перебивал, не двигался и вряд ли дышал. Даже рассказ о навке, которая явилась к Мартину, не произвел на него такого впечатления.
Эгле говорила сипло, как пропойца:
– Я не вслушивалась, что там говорит несчастная девочка… то есть навка. В тот момент… Я увидела пистолет… Я не слушала. Но потом, когда ведьма на берегу, с ножом, повторила ту же фразу… Я вспомнила.
* * *Клавдий слушал, оцепенев; вот зачем приезжал Мартин. Вот почему он задавал Ивге вопросы, которые так ее напугали. «Ты сын Матери-Ведьмы, Заново Рожденной Матери». Вот и подступили в упор давно ожидаемые, легендарные события, то ли битва, то ли казнь. Хорошо, если все-таки битва.
Он нажал на кнопку селектора на столе:
– Арно, отправьте сообщение в Одницу, лично куратору, официально, с дублями по всем каналам связи: экстренный вызов в Вижну, во Дворец Инквизиции. Свяжитесь с Одницей и организуйте ему самолет. Доложите мне, когда он выйдет на связь и когда вылетит.
– Я принесла плохие новости? – не своим, слабым голосом спросила Эгле.
– Не очень хорошие, – признался Клавдий.
– В этих словах есть смысл? Что это значит для Мартина?!
– Эгле, – сказал он, подумав. – Я страшно благодарен, что вы пришли с этим ко мне. Я не готов сейчас объяснять, что происходит, но очень прошу: никому без моего ведома этих слов не повторяйте.
* * *– Эгле, ее зовут Эгле. – Ведьма захлебывалась, боясь замолчать хоть на секунду. – Она не твоя! Ты ее не присвоил! Она пройдет обряд, и ты не остановишь! Ничего не сможешь… Нет, стой! Я отвечу!
За последние минуты Мартин много узнал об искусстве допроса. И еще больше он узнал о себе как о допросчике и не мог отменить это знание. Не мог зажмуриться в ужасе.
– Где и как она пройдет обряд?
– Под небом.
