– А я уже почти поверил, что все кончится хорошо, – сказал Мартин еле слышно.
– Что значит – «хорошо»? – Она стояла к нему спиной. – Ведьмы не будут убивать инквизиторов, потому что никакого Зеленого Холма больше нет. Ивга может спать спокойно, потому что вы с ней разрушили призрак Ведьмы-Матери. Ты выжил, хотя был обречен – но это мелочь, конечно, побочное явление. Чего тебе еще? Каких тебе розовых летающих слонов, чтобы ты наконец сказал – вот теперь хорошо?!
Он молчал.
– Просто цена, – другим голосом сказала Эгле, – которую надо было заплатить. Ни о чем не жалею, кроме того, что мы с тобой не успели съездить в круиз.
– Покажи руки.
Не оборачиваясь, она подняла руки, будто сдаваясь, и снова опустила в воду.
– Свет-знак? – спросил он очень глухо.
– Не знаю. Я не училась в инквизиторском колледже.
– Четыре раза, – прошептал он.
– А сколько надо?! – Ей было все труднее сопротивляться. Она ощетинилась, заставляя себя возненавидеть его.
– Эгле, – сказал он тихо, – посмотри на меня, пожалуйста.
– Я помню, как ты выглядишь.
– Пожалуйста, посмотри. Я очень прошу.
Она повернула голову. Он стоял в дверях кухни, голый до пояса, обросший бородой, светлые волосы прилипли ко лбу. И он был, наверное, в нейтральном модусе – в глазах Эгле выглядел совершенно таким же, как раньше. Он разглядывал ее, будто впервые видел; будто собирался писать ее портрет. Будто проверял, не двойник ли она, не подменыш.
– Сколько прошло… после инициации?
– Не знаю. – Эгле не врала, у нее сбился счет времени. – Часов девять. Клавдий сказал, максимум двадцать четыре…
– А что он еще сказал? Что ты – кто?
– Флаг-ведьма. – Эгле опустила глаза. – Мартин, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня не было выхода. Прости.
– Я тебе неприятен? – спросил он тихо. – Ты меня боишься?
– Нет, – пробормотала Эгле с небольшой заминкой. – Я слишком хорошо тебя знаю.
– Я изменился.
– Нет, – сказала она убежденно. – Я же вижу, что нет.
Он несколько секунд смотрел молча, будто решая, можно ли ей верить. Потом снова разлепил губы:
– Можно я подойду?
Держа в каждой ладони по пригоршне льда, она вынула руки из раковины:
– Подойди.
Он медленно пошел через кухню. Какая огромная кухня в этом доме, обреченно подумала Эгле. Здесь можно в футбол играть. По мере того как Мартин приближался, она чувствовала, как бешено мечутся ледяные разряды на коже, как трещат, поднимаясь, волосы.
Он остановился напротив, в нескольких шагах, на расстоянии, приличном для чужого человека. Очень внимательно стал ее разглядывать – не глазами; у Эгле таял в ладонях лед, и вода капала на пол.
– Больно? – спросил Мартин.
– Уже нет.
Он нарушил расстояние, на котором обычно держатся чужие люди. Подошел вплотную, положил ей правую руку на плечо:
– А так?
Ее затрясло. Его ладонь казалась ледяной и горячей одновременно.
– Мартин, что ты со мной делаешь? – Она боялась прикусить язык, так сильно стучали зубы.
– Пока ничего, – сказал он медленно. – Ты мне позволишь перейти в оперативный?
Эгле зажмурилась:
– Нет. Не надо портить последние минуты. Когда я тебя забуду, стану злобной тварью – делай что хочешь.
– Ты же сказала, что не боишься.
– Я не хочу тебя видеть… таким. На прощанье.
– Ты мне всегда доверяла. Пожалуйста, поверь сейчас.
– Ну давай. – Она с вызовом уставилась в его зрачки. – Все равно.
Не выпуская ее плеча, он изменился. Эгле широко открыла глаза: Мартин не был похож на отца. Он не казался ходячей мясорубкой. Хищный, бронированный, опасный – но не отвратительный, не жутко-пугающий. У старшего и младшего Старжей была, конечно же, совершенно разная оперативная история.
Эгле разжала ладони. Остатки талого льда со звоном посыпались на пол. Мартин смотрел на нее, казалось, он видит ее насквозь, как аквариум.
Потом он вернулся в нейтральный модус. Его волосы стояли дыбом, и веко дергалось.
– Что?! – в ужасе спросила она.
Он обнял ее – рывком. У Эгле перехватило дыхание – ей показалось, она ныряет в водоворот, горячий, ледяной, колючий, без дна. Он сдавил ее так, что хрустнули ребра, оторвал от пола, замер, держа на весу, судорожно прижав к себе.
– Мартин, – прошептала она растерянно.
Он приблизил губы к ее уху:
– Это не фантомное сознание.
Она содрогнулась:
– Скажешь, я не флаг-ведьма?!
– Ты флаг-ведьма. – От прикосновения его губ у нее растекались мурашки по коже. – Но кое-кто еще. Ты никогда не станешь злобной тварью. И уж конечно ты никого не забудешь.
У Эгле закружилась голова, Мартин осторожно поставил ее на землю, но рук не разжал.
– Розовые л-летающие с-слоны, – пробормотала она, запинаясь.
– Ты сказала – «просто цена». А это не просто цена. За розовых слонов такую цену не платят.
Ее колени подкосились, она села на пол. Мартин поддержал ее и опустился рядом.
– Эгле, прости меня.
– Принято. – У нее все плыло перед глазами. – Мартин… кто я такая? Теперь?!
– Кто ты такая, – сказал он с безумной улыбкой. – Кто же ты такая…
Он вскочил, склонился над раковиной, полной льда, и погрузил туда голову. Выпрямился: вода с волос лилась на его голые плечи, смывая высохшую кровь.
– Мартин. – Эгле испугалась. – Что ты там увидел?!
– Вставай. – Роняя капли, он осторожно поднял ее с мокрого пола, усадил на стул. – Я могу быть не прав… Хорошо бы, конечно, чтобы прав, я ведь не дурак, да? Ты действующая ведьма, ты много чего можешь… Можешь открыть окно?
Эгле порывисто вздохнула. Отлетела, распахиваясь, рама, хлынул снаружи поток зимнего воздуха с глубоким запахом хвои. Прошелся сквозняк по кухне. Окно захлопнулось, стекло зазвенело и чудом не разбилось.
– Хорошо. – Он казался довольным. – Покажи, как ты прячешься.
– Мартин… – Ей становилось все страшнее.
– Не бойся. Просто покажи.
Эгле зажмурилась, укутывая себя мороком.
– Браво. – Он начертил в воздухе знак, и морок распался. – А теперь я тебе кое-что покажу…
Он взял с полки фарфоровое блюдо, расписанное синими и золотыми цветами. Подержал в руках и выпустил, блюдо разлетелось осколками по всей кухне. Эгле вздрогнула.
– Почини, – мягко сказал Мартин.
Эгле взглянула на него со страхом. Он улыбнулся и кивнул. Эгле обреченно посмотрела на осколки блюда: они казались фрагментами головоломки. Легкой. Детской. Гладкие, с острыми краями. Синие и золотые. Они тянулись друг к другу, они мечтали вернуть целостность; она помогла им только чуть-чуть.
Мартин поднял с пола целое блюдо. Посмотрел на просвет. Щелкнул ногтем по золотой кайме: блюдо зазвенело.
– Мартин, – жалобно сказала Эгле. – Объясни мне.
– Не могу, – сказал он с нервным смешком. – У меня одно объяснение: когда делаешь что-то, чего раньше никто не делал, становишься кем-то, кем прежде не был никто.
Он двумя руками взял ее за запястья. Эгле посмотрела на свои ладони: черные клейма с двух сторон. Бесчувственные скрюченные пальцы.
– Почини, – сказал Мартин.
– Март…
– Не задумывайся. Рыба не учится плавать. Давай.
Он положил ее руки поверх своих – ладонями кверху.
Эгле сглотнула. Сосредоточилась. От сморщенной паленой кожи повалил пар. Ладоням сделалось горячо, но не больно. Опадала хлопьями, как черный снег, мертвая горелая плоть, из-под нее
