Слуга печально вздохнул и еще раз возблагодарил богов за то, что он уже бессильный и дряхлый старик, не годный ни на что, кроме как таскать свое усталое тело по длинным подземным переходам, исполняя поручения могущественной жрицы.
По утрам он скрывал последствия бурных ласк, прибираясь в покоях госпожи и утаскивая в подземелье труп очередного любовника всесильной жрицы, ставшего жертвой ее страстных объятий.
Достигнув пика наслаждения, Шарма перерезала своим любовникам глотки, а затем долго смотрела на то, как красная, горячая жидкость, густея, застывает на теле несчастного.
Узнав об очередном любовнике госпожи, та, вторая, страшная и нетерпимая, рвала и метала от злости, гнев ее ураганом проносился по тайному храму, валяя древние статуи и дробя камень в мелкую крошку.
Старый Горчак боялся ту, вторую, до судорог, до зубной боли, ибо она не знала жалости ни к кому. Даже к собственной сестре.
Многие годы старик благополучно избегал ее гневного взгляда, способного заморозить даже воду в горячем источнике, но теперь… Теперь что-то страшное витало в самом воздухе и лицо старшей из сестер становилось все бледнее и суше. Глаза горели, точно костры преисподней…
Горчак чувствовал, что вместе с воском черных свечей, в зале, где появилась страшная статуя, страшной женщины, истаивает сама жизнь, капля по капле растекаясь черной жижей по темным плитам каменного пола.
Конан дремал, растянувшись во весь рост на холодном полу темницы. Положив под голову руки, он сладко похрапывал, решив хорошенько выспаться перед предстоящими ему испытаниями.
Рахмат, которого освободили и от оков и от пытки, лежал рядом с ним и спал сном праведника. Шанкар-Шарма была так довольна результатами пытки туранца, которой сама же его и подвергла, что даже приказала смазать израненное тело юноши целебными мазями, вероятней всего, добавив в состав сильнодействующий наркотик, сделавший сон молодого пленника длительным и спокойным.
Прислужник, легкой тенью возникший в темнице, снял заклятье, наложенное женщиной простым движением руки, в которой был зажат перстень Шанкар-Шармы. За его спиной маячили силуэты воинов с обнаженными саблями в руках.
Конан, едва лишь заслышав легкую возню за спиной, с настороженностью пантеры следил за посланником сквозь опущенные ресницы. Ему было прекрасно видно каждое движение вендийца, но ровное дыхание и безмятежный вид киммерийца могли обмануть кого угодно.
Старый Горчак, кряхтя, положил руку на смуглое плечо варвара, намереваясь разбудить пленника, но железные пальцы перехватили ее и сжали, точно клещи.
- Ах ты, пенек замшелый! – проурчал довольный Конан, вперив в посеревшее от боли лицо старика беспощадный взгляд синих глаз – Что же тебе от меня понадобилось, понос черного верблюда? Прирезать меня захотел, пердун старый?
Горчак, икнув от неожиданности, затряс жиденькой бородкой, округлив глаза от страха и громко испортив воздух, но варвар и сам уже приметил, что старик безоружен и смертельно напуган.
- Фу! – киммериец зажал нос и отшатнулся в сторону – Ну и горазд же ты бздеть, старче! Чего тебе надо? Эта потаскуха прислала?
Тот замотал головой, точно припадочный, заслыша, как непочтительно отзывается чужеземец о его госпоже, но, припомнив о шестерых стражниках с саблями наготове, слегка приободрился и сдавленным голосом прохрипел:
- Госпожа, госпожа желает тебя видеть, чужеземец. Немедленно!
- Да не трясись ты так, задница трухлявая, а то опять воздух испортишь и мне, придется тебя поучить хорошим манерам - киммериец довольно хмыкнул, радуясь хоть какому-то разнообразию.- Что ты пялишься на меня своими испуганными зенками? Я не питаюсь такой дохлятиной, как ты.
Отшвырнув в сторону тщедушное тело слуги, Конан потянулся и легко вскочил с каменного пола, разминая затекшие мускулы. Оковы на руках варвара звякнули, а тяжелая литая цепь с массивной железной гирей на конце потянулась следом за ним.
Озлобленный прислужник Шанкар-шармы поглядывал на могучего варвара недобрым взглядом прищуренных глаз.
« Прыгай, попрыгун, прыгай!- злорадствовал злопамятный старикашка – Ишь какой прыткий! Все равно к утру от тебя останется холодный труп, годный лишь на поживу крысам и гиенам!»
Конан вопросительно взглянул на старика, трясшего своей козлиной бородкой, и пнул ногой тяжелую железяку.
- Что стоишь, дедуля? Давай отцепляй от меня этот хлам, а иначе пусть ведьма сама шевелит ногами и несет свою задницу сюда!
Кряхтя от старости и шипя от злости, прислужник согнулся и, нехотя достав ключ, разомкнул оковы и снял цепь с ноги пленника.
Настороженные воины, бритоголовые и бородатые, повадками напоминающие скорей жрецов воинственной секты, чем настоящих солдат, следовали за киммерийцем и его провожатым по пятам.
Варвара нисколько не тревожил этот экскорт.
« Недотепы!- размышлял северянин, поражаясь недальновидности охранников – При желании половину из них можно передушить так же просто, как цыплят. Голыми руками».
Остановившись у незнакомых Конану дверей, прислужник поклонившись, отошел в сторону и, шмыгнув носом, распахнул их.
Сжавшись, точно от удара, старый Горчак на удивление быстро заковылял прочь от покоев своей госпожи.
Первое, что бросилось в глаза киммерийцу, так это огромное ложе, занявшее почти полкомнаты. Это была самая большая кровать, которую ему доводилось когда-нибудь видеть. Полдюжины мужчин, крупных, как сам северянин, вместе со своими подругами разместились бы на ней без труда, особо друг друга не стесняя. Два бронзовых светильника, изображавших мужчину и женщину, похотливо изогнутых в на редкость непристойной позе, освещали комнату, большая часть которой все равно находилась в полумраке.
Убранная черным шелком кровать манила к себе Конана и он, проклиная железные цацки на руках, плюхнулся прямо в постель.
Пышные занавеси, мягкие ковры, стены, задрапированные пестрым шелком – все это делало комнату жрицы похожей на альков офирской аристократки или изнеженной зингарской дамы, а бросив беглый взгляд на потолок, воин едва сдержал свое изумление.
Покрытый блестящим полированным серебром, потолок представлял собой зеркальную поверхность, отражавшую каждое движение киммерийца.
Женщина, уже несколько мгновений жадно пожиравшая варвара глазами голодного суккуба, словно тень скользнула на середину комнаты, словно дух, воплотившийся в царствующем повсюду полумраке. Длинное, облегающее платье, цвета сапфира, прекрасно оттеняло ее смуглую кожу, мягкую и упругую одновременно. Стройные ноги жрицы, обвитые тонкими золотыми цепочками, мелькнули перед восхищенным взором северянина в разрезе ее откровенного одеяния.
Тряхнув гривой блестящих темных волос, роскошных и умопомрачительно пахнущих травами, женщина присела рядом с киммерийцем,
