Пожалуйста, живи. Живи, черт бы тебя побрал.
От любого движения темнело в глазах. Ее стошнило. Острая боль пронзала ее тело с каждым позывом. Она поднесла трясущуюся руку ко рту. И увидела кровь. Касси растопырила пальцы. Ослепительно алая кровь — вот и все, что она видела. Она поглотила весь мир.
Касси рвало кровью.
Она закрыла глаза, но краснота не исчезала. Девушка задрожала от боли и одиночества. Она знала, что это значит. Она не только убила своего ребенка. Она убила себя.
Часть третья
ПО ТУ СТОРОНУ СЕВЕРНОГО ВЕТРА
Двадцать семь
Широта 63º 48' 11'' N
Долгота 126º 02' 38'' W
Высота 1108 футов
КАССИ ТОНУЛА. Она вцепилась себе в горло ногтями; ей не хватало кислорода, как рыбе, выброшенной на берег. Она увидела, как над ней нависла чья-то тень. Девушка с трудом сфокусировала на ней взгляд.
Это был молодой эскимос.
Как это возможно? Она была совсем одна, умирала в одиночестве. Только она и ее нерожденный ребенок, который так никогда и не увидит свет.
— Прости, прости, прости, — шептала она, зажмурившись.
Когда Касси снова открыла глаза, мужчина все еще стоял там, вверху, на скалах, и молча чего-то ждал. Внезапно она поняла: он дожидался, когда она умрет.
— Мунаксари, — выдохнула она.
От потрясения он свалился с камня и покатился вниз. Через пару метров он остановился и встряхнулся. Касси осыпал небольшой град из камешков, и она вздрогнула.
— Ты видишь меня! Я думал, ты… Ты знаешь, кто я такой?
Да, она знала. Он был мунаксари людей. Он пришел, чтобы забрать ее душу. Ну что ж, она ему не позволит. Он был мунаксари и мог управлять молекулами. Он может ее спасти!
— Исцели меня, — потребовала она и закашлялась. Кровь оросила его штаны.
Он нахмурился, глядя на пятна, а потом перевел взгляд на нее.
— Если ты знаешь, кто я, то знаешь также, что я пришел не лечить тебя.
Она похлопала его по ноге слабеющей рукой.
— Ты можешь, — сказала она. Он обладал властью это сделать. — Помоги мне.
— Прости, но ты умираешь, — ласково ответил он.
— Нет, не умираю. — Пока что он мог ее спасти. Она потянулась к нему и опять закашлялась кровью.
Он склонился, приложил руку к ее шее и нащупал пульс:
— Ты, видимо, очень упрямая. — Мунаксари убрал ладонь. — Тебе надо смириться. Твое тело слишком сильно пострадало, чтобы исцелить себя, и, думаю, тебе сейчас чудовищно больно. — Голос его звучал почти нежно. — Теперь я должен забрать твою душу.
Она на долю секунды прикрыла глаза и затем снова их открыла. Касси изо всех сил пыталась сосредоточиться на его словах, словно они были пузырями, и она ловила их. Перед глазами все плыло.
— Нет, не заберешь.
— Эй, ты же не хочешь, чтобы она уплыла за пределы земли?
Она подумала о полярных медведях, чьи невостребованные души исчезали за гранью земли, если только — она вспомнила сову и зайца — если только их не забирал другой мунаксари.
Соблазнится ли такой перспективой человеческий мунаксари?
— Я знаю двадцать пять тысяч, — сказала Касси.
Он присел на корточки рядом с ней:
— Что ты сказала?
Немного громче она пояснила:
— Двадцать пять тысяч неприкаянных душ. — От усилий у нее сбилось дыхание; она поперхнулась воздухом и задрожала.
Схватив ее за плечи, он успокоил ее дрожь:
— Неприкаянных? Ты так и сказала? То есть у них нет мунаксари? — Она слышала волнение в его голосе.
Касси закрыла глаза и прошептала:
— Не могу говорить. Умираю.
Пожалуйста, пусть сработает!
— Двадцать пять тысяч душ. — Он почти кричал. — Ты сказала двадцать пять тысяч! Где? Кто?
Она вдохнула, словно собираясь заговорить, но потом резко задрожала, причем дрожь была самой настоящей. Исцели меня, безмолвно просила она. Касси услышала, как мунаксари выругался, а потом ее пронзила боль: он надавил на ее грудную клетку. Ее туловище напряглось, ребра сжались. Казалось, небо схлопнулось, а земля рванула наверх. Она закричала. А затем внезапно боль ушла.
Касси в удивлении прервала крик. Села на испачканных кровью камнях. Она словно превратилась в легкий воздушный шарик. Она попробовала подышать: ребра сходились и расходились, все как надо. Она ткнула себя в грудную клетку, и даже синяка не почувствовала. Касси окинула себя взглядом: вся в крови, но здоровая. Она погладила себя по животу:
— А мой ребенок…
— Конечно, — обиженно отозвался мунаксари. — Я же профессионал.
Она сама удивилась, какое облегчение почувствовала. На глазах выступили слезы. Пока мунаксари не видел, она украдкой осмотрела кожу: там, где в нее вонзались камни, остались тонкие розовые полоски. Она соскоблила с них засохшую кровь.
— Впечатляет, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Спасибо тебе.
— Вообще-то мы не должны делать никаких исключений, но двадцать пять тысяч… С таким количеством душ у меня вообще не будет мертворожденных.
Она слышала изумление в его голосе.
Теперь, когда пелена боли спала, она смогла хорошо его рассмотреть. Мунаксари был худым эскимосом с усами, похожими на мех гусеницы. Он выглядел молодым — может, ровесник Джереми? — но у мунаксари возраст по внешности не определишь. У него была такая короткая стрижка, что сквозь волосы проглядывала кожа головы. Лучше бы пересадил волосы на верхнюю губу, подумала она. Жидкие усики (а также штаны хаки и рубашка с галстуком) делали его похожим скорее на подростка, который впервые пытается найти работу, чем на покровителя рода человеческого.
— Души, — напомнил он. — Где они?
Наверно, он совсем новичок. Это бы объяснило, как он просчитался и позволил ей себя увидеть. Она вспомнила истории о людях, которым перед смертью являлись ангелы. Может, мы чаще видим мунаксари, чем она думала?
— Я не могу пообещать тебе, что за этими душами никогда не придут, — предупредила она. — Их мунаксари ушел за пределы своей области и может вернуться в любой момент.
— Насколько это вероятно?
Она улыбнулась:
— Мне говорили, что это невозможно.
Так же невозможно, как говорящие медведи. Так же невозможно, как бежать со скоростью в несколько сот километров в час. Так же невозможно, как то, что она выжила. Так же невозможно, как родить ребенка. Касси обняла свой живот и продолжила:
— Ты когда-нибудь слышал про замок, что находится к востоку от солнца и к западу от луны?
Он пожал плечами:
— Если эта область кому-то и принадлежит, то мне. Я отвечаю за всякую глушь.
Ого. Неужели ей наконец улыбнулась удача? Касси хотелось петь.
— Но она не сможет стать ничьей, пока там не родится или не умрет человек. — Он оглядел деревья. — Если подумать, то здесь-то я тоже впервые. Очень милое местечко.
— М-м-м, — уклончиво промычала она. Будь ее воля, она больше и на пушечный выстрел к деревьям не подойдет. — То есть ты не можешь пойти в место, что к востоку от солнца?
Да, это было бы уже слишком хорошо. Одно то, что она осталась жива, —
