Когда он наконец вернулся назад, она стояла на месте, ждала, сложив руки на груди.
– Где ты был? – сказала она. – Я тебя звала.
– Я просто… – начал он, потом снял очки и потер глаза. Он не хотел ссориться. Но сомневался, что удержится. – Где была ты? – Ховелл старался не говорить обвиняющим тоном.
– Я, – сказала она, подбираясь, – искала наш номер, – а потом повела его наверх по тусклой лестнице, на полпути между третьим и четвертым этажом, где в закругленной стене лестничного колодца нашлась маленькая дверца с одной ступенькой.
Он подошел ближе, присмотрелся в тусклом свете. Чтобы прочесть цифры, пришлось прищуриться.
– Тут написано 309, – сказал Ховелл.
– Это ошибка, – ответила мисс Пикавер. – Наверняка. Ты же видел, что коридор кончается на 305-м, а других коридоров нет.
– Я думал, ты сказала, что должен быть другой лифт. Другой третий этаж.
– Не бухти, Джеймс. Это правильный номер.
Но между первым и вторым этажами номеров не было, как не было их между вторым и третьим. С чего ему быть здесь? Может, Ховелл просто устал, но это казалось странным.
– Тут написано 309, – настаивал он.
– Кто-то снял 6 и перевернул для смеха.
– И что тут смешного?
Мисс Пикавер не обратила внимания. Только протолкнулась мимо так, что он чуть не поскользнулся и не скатился по лестнице. Миг спустя дверь распахнулась.
– Ключ подходит, – сказала она. – Мы пришли туда, куда надо.
Но даже потом, когда он втащил один за другим чемоданы по лестнице в комнату, пока пригибался и протискивался, пока наблюдал, как мисс Пикавер раскрывает окна и проветривает апартаменты, он все еще сомневался, что они пришли туда, куда надо.
2Из окна двор не казался оживленным, но хотя бы не таким пустынным, как раньше. Издали слышался плеск волн. Ховелл смотрел, как приходят и уходят люди.
Он проспал несколько часов, проснулся, не понимая, где находится, не представляя, сколько времени. Мисс Пикавер казалась посвежевшей и расслабившейся – представляя его полную противоположность. Она ходила за покупками: оливки в красноватой жиже, странные тюбики с мясом-пюре, сырные пасты, питьевые йогурты, пачки молока, консервы с картинкой квашеной капусты и маленьких сосисок, сушеные кубики, которые, видимо, можно было трансформировать в суп или хотя бы бульон. Он уставился на все это богатство, как оглушенный.
– Уже лучше? – спросила она бодро.
Ховелл слабо кивнул. Она успела уложить прическу, заметил он только сейчас, и покрасить губы помадой густого, неестественно темного оттенка.
– Мы куда-то идем? – спросил он.
Она разразилась смехом:
– Я уже ходила, дорогой. Тебе нет смысла куда-то идти, особенно сейчас. Уже почти ночь. Ты спал как мертвый.
«Спал как мертвый», – думал он теперь, сидя с пиалой остывшего чая и глядя в окно. У других апартаментов, на настоящем третьем этаже, были балконы, но у них – только окно. Он смотрел на спины мужчины и женщины на балконе ниже – мужчина обнимал женщину за талию, пока они смотрели через двор в промежуток между зданиями на море.
Он проследил за их взглядом. Свет, вынужден был признать он, оказался прекрасен, как и обещала мисс Пикавер, и если сидеть под правильным углом, то можно было увидеть полоску пляжа. Тот усеивали тела. В основном восточные европейцы или немцы, предположил Ховелл, судя по золотым цепям на шеях и тому, что женщины были блондинки и топлесс. Мужчины, заметил он теперь, в основном вообще лежали без одежды, загорали на солнце голые, кожистые, словно копченые.
– Это нудистский пляж? – спросил Ховелл.
Но мисс Пикавер, выщипывая брови перед зеркалом в ванной и тихо мыча про себя, как будто ничего не слышала. Он не смог заставить себя повторить вопрос. Ему не хотелось, чтобы она обвинила его в том, что он пялится на голых людей. Это казалось унизительным.
Когда он снова взглянул на балкон, мужчины и женщины уже не было. Ховелл придвинул стул. Во дворе туда-сюда ходила пара, склонив друг к другу головы. Та же самая? Он не знал. Мужчина был его возраста, женщина примерно возраста мисс Пикавер. Имелось, если задуматься, и физическое сходство с ним и мисс Пикавер, но пара гуляла в длинной тени здания и смотрела в другую сторону, так что, возможно, Ховелл отчасти все себе вообразил. Но когда по приторному запаху духов он понял, что мисс Пикавер ушла от зеркала и стоит у него за спиной, то все же показал ей на людей внизу.
– Похожи на нас, нет? – улыбнулся он.
Она наклонилась и прищурилась, потом медленно отодвинулась.
– Не вижу сходства. – Мисс Пикавер поцеловала его в макушку. Он представил, какое темное пятно осталось от помады. – Поможешь спустить мою сумку? – спросила она.
– Твою сумку?
– У меня через час поезд. Отправляюсь в свое маленькое путешествие.
– Уже едешь? – спросил он, начиная немного паниковать.
Она скрестила руки и уставилась на него, бросила отрывисто:
– Ты сам этого хотел. Хотел сидеть на одном месте. Об этом мы договорились.
Но об этом ли? Они только прибыли, а она уже уезжала. Он не знал этого места, едва ли представлял, как добраться до города, но, когда озвучил эти жалобы, она открыла холодильник и показала на его содержимое:
– В город тебе и не нужно. Все, что тебе нужно, прямо здесь, – она терпеливо отбивала его возражения, пока пятнадцать минут спустя на двор не въехала простая белая машина и не загудела.
– Это за мной, – сказала мисс Пикавер.
– Но это же не такси, – заметил Ховелл. – Это просто чья-то машина.
– Здесь такие такси.
– Но…
– Кто из нас был здесь раньше? – спросила она. – Ты или я?
Сбитый с толку, он стащил ее сумку по лестнице в лифт и отправил вниз.
– Тебе спускаться незачем. Водитель ее заберет, – сказала мисс Пикавер. – Можешь не утруждаться.
Ховелл засиделся у окна и не ушел даже с наступлением темноты. Снизу слышались шаги пары, нежный шепот их голосов. Хотя со временем тот становился все менее и менее ласковым, пока не оборвался чьим-то воплем. Он прислушивался, не зная, стоит ли спуститься и проведать их, но настала тишина. Через какое-то время Ховелл закрыл окно и отправился в кровать.
Но уснуть не мог. Его тело не представляло, который час, и он слишком долго спал днем, так что пришлось валяться в темноте, глядя в потолок. Наверное, надо было присоединиться к мисс Пикавер. Наверное, надо было проехать двенадцать стран за десять дней, или куда она там отправилась, расширить горизонты – но нет, это только нервы из-за того, что он остался один. Не нужны ему никакие двенадцать стран. Ему даже одна страна не нужна, но теперь, когда он тут, делать уже нечего.
Ховелл лежал в постели и мучился, ворочался и ерзал допоздна, до часу или двух ночи,
