Плоть зашипела, кровь тоже зашипела, воздух тут же наполнился запахом, напомнившим Кляйну смрад собственной горящей плоти. «А теперь, – подумал он, – Борхерт возьмет пистолет и прострелит мне глаз». Когда тот убрал палец, Кляйн еще слышал легкое шипение.
А потом Борхерт обернулся к нему, его лицо было искажено от экстаза, а глаза широко распахнуты.
IVКляйну позволили вернуться в свою комнату и отдохнуть. Весь дом как будто принадлежал ему одному, несмотря на то что там было еще с полдесятка комнат. На обед Гус принес поднос с едой и, пока Кляйн ел, сидел с ним за маленьким столиком, аккуратно пытаясь вызнать, что говорил Борхерт. Кляйн не отвечал.
– Конечно, я понимаю, – сказал Гус. – Должен быть порядок. Разбалтывать нельзя.
– Где Рамси?
Гус пожал плечами:
– Рамси понадобился где-то еще. Мы же не сиамские близнецы.
Кляйн кивнул, врезаясь ножом в мясо – кажется, свинину, – поддерживая тарелку культей, чтобы не елозила. Он отложил нож, взял вилку, насадил на нее кусок мяса.
– Знаешь Элайна? – прожевав, спросил он.
– Элайна? Все знают Элайна. Может, не лично, но мы его знаем. Он пророк. Он великий.
– Гус, – сказал Кляйн. – Не пойми меня неправильно, но как ты во все это влез?
– Во что?
– Ну это, – Кляйн повел культей. – В это место, – он взял Гуса за обрубок. – Вот в это.
– Рамси, – сказал Гус. – Он меня этим заразил.
– Просто подошел и сказал: «А давай отрубим руку»?
– Об этом не полагается рассказывать, – сказал Гус. – Только не посторонним.
– Разве я посторонний, Гус?
– Ну. И да и нет.
– Я здесь, – сказал Кляйн. – В этом месте, такой же, как ты.
– Правда.
– Я разговаривал с Борхертом, – заметил Кляйн. – А ты разговаривал с Борхертом?
– Нет…
– Ну и?..
Гус положил голову на ладонь и повторил:
– Мне не полагается об этом рассказывать.
– Это тайна.
– Не тайна, а таинство. – Гус посмотрел прямо на Кляйна. – Когда вы услышите зов – сами поймете.
– Может, я уже услышал.
– Может, – сказал Гус. – Не мне судить.
Весь день Кляйн думал. Элайн мертв, культ в кризисе. Его вызвали для расследования – чтобы найти убийцу и тем помочь братству, позволить ему существовать дальше. Правильно ли это? И все же, по словам Борхерта, ему нельзя видеть тело, придется просить разрешения на допрос и всю дорогу находиться под плотным наблюдением. Его действительно вызвали что-то расследовать, или он был просто уступкой Борхерта кому-то еще?
К сумеркам пришел Рамси с накинутой на одну руку корзинкой, полной еды.
– Итак, – сказал он, поставив корзинку на стол. – Хороший был день?
– Нормальный, – ответил Кляйн. Открыл корзинку, разложил еду. Тарелки было две, так что он поделился с Рамси.
– Необычный человек этот Борхерт, да?
– Да, еще какой.
– Лучше не бывает, – продолжил Рамси. – И вдобавок двенадцать.
– Тринадцать, – поправил Кляйн. Приступил к еде. Рамси, заметил он, ни к чему не притронулся.
– Тринадцать? – переспросил Рамси с оторопелым видом. – Что это значит?
– Он попросил меня кое-что ему отрезать.
– Нога, палец ступни, палец ступни, палец ступни, палец ступни, палец ступни, левая рука, палец руки, палец руки, ухо, глаз, ухо. Что еще?
– Палец руки, – сказал Кляйн.
– Целиком?
– Только одна фаланга.
– Ну, это не считается за тринадцать, – сказал Рамси с облегчением.
– Ты не ешь, – заметил Кляйн.
– Нет, – ответил Рамси.
– Уже поел?
– У меня нет рук, – ответил Рамси. – Вам придется меня покормить, как закончите сами.
Кляйн кивнул, начал есть быстрее. Когда закончил, придвинул ближе вторую тарелку, окунул ложку, поднес к лицу Рамси. Тот подставил рот так, что рукоятка ложки аккуратно легла в разрыв губы. Кляйну было трудно не пялиться.
– У тебя есть фотография Элайна? – спросил он.
Рамси покачал головой:
– Никаких фотографий. Это пророк.
– Это еще не значит, что фотографий быть не может.
– Мы не католики, – ответил Рамси, жуя. – И не мормоны. К тому же нас интересует отсутствие, а не присутствие: то, что он отринул, а не то, что у него осталось.
Кляйн кивнул. Продолжал черпать еду ложкой, подносить ко рту Рамси. «Даже не присутствие отсутствия, – думал он, – а отсутствие как таковое. Надо тогда говорить не двенадцать, а минус двенадцать».
– Рамси, – сказал Кляйн, когда они доели. – А как ты во все это встрял?
– Встрял? – спросил Рамси. – Я же восьмерка, правильно? Много от меня не скроешь.
– Не в расследование, – уточнил Кляйн. – В культ.
Рамси уставился на него:
– Во-первых, это не культ. Во-вторых, я не могу ответить.
– Так же сказал и Гус.
Рамси улыбнулся:
– А зачем вам?
– Не знаю, – ответил Кляйн. – Наверно, интересно.
– Просто интересно?
– Не знаю, – повторил Кляйн. Провел краем своего обрубка по дереву столешницы. Ему так понравилось ощущение, что он повторил.
– О чем рассказывал Борхерт? – спросил Рамси.
– Славный парень этот Борхерт.
– Не надо про него шутить.
– А кто сказал, что я шучу? Он меня просил ничего никому не рассказывать.
– Я же восьмерка, разве нет? Мне можно. Не надо держать от меня тайн.
Кляйн покачал головой, улыбнулся:
– Это не тайна – это таинство.
– Не надо шутить. Нужно иметь терпимость к чужим религиозным верованиям. А кроме того, я и сам уже кое-что знаю.
– Да? – сказал Кляйн. – Может, сам расскажешь, что знаешь?
– Зуб за зуб. – Рамси провел тупой культей перед лицом. – Мои уста закрыты. Кроме того, я пришел по делу. Я должен препроводить вас к месту преступления.
Место преступления было в том же здании, где жил Борхерт. Рамси пытался последовать за Кляйном, но охранник запер дверь и оставил того на крыльце, повел одного Кляйна.
– Что вам об этом известно? – спросил Кляйн.
– О чем? – отозвался охранник.
– О преступлении.
– Каком преступлении?
– Убийстве.
– Каком убийстве?
Кляйн перестал расспрашивать. На третьем этаже они прошли первую и вторую двери, остановились у третьей. Охранник показал на нее:
– Я буду ждать здесь.
– Даже не хочется заглянуть? – спросил Кляйн. Охранник промолчал.
– Чья это комната? – опять спросил Кляйн. Охранник промолчал.
– Комната Элайна?
Охранник все еще молчал.
– Вам нельзя заходить?
– Я буду ждать, – ответил охранник. – Не сходя с этого места.
Кляйн вздохнул. Открыл дверь и зашел.
Комната выглядела так же, как у Борхерта: простая кровать, кресло, голый пол, больше почти ничего. На полу рядом с кроватью темнело неровное кровавое пятно, где-то в три раза больше головы Кляйна. Стена поблизости тоже была забрызгана кровью. На полу кто-то начертил фигуру мелом, хотя Кляйн не сразу понял, что она изображала.
– Господи боже, – сказал он.
Сперва рисунок показался ему просто кляксой, но спустя мгновение он понял, что видит силуэт безрукого и безногого торса. Он присел на колени и пригляделся к меловым контурам. Видимо, нарисовали их криво, потому что голова выходила за пределы лужи высохшей крови, которая вытекла из нее. Кляйн встал, отряхнул колени, подошел к ближайшей стене. Кровь покрыла ее веером, но без внятного узора, словно брызги шли от десяти разных ударов. На других стенах крови не было. Словно убийца вонзил нож в жертву, потом оттащил ее на несколько метров в сторону, ударил еще раз и так далее. Безрукий и безногий человек сам не смог
