толстуха рядом с ним. – Глаза-то у них так и стоят, так и стоят, как стеклянные!.. Ровно не в себе люди!..
– А мы вот, тетка Палаша, у этого хитрована сейчас спросим – он, кажись, в своем уме, и глаза у него не стоят, а бегают! – прокатилось над головами и, раздвигая толпу мощным плечом, к тестю стал пробиваться кузнец Семен с темной, отчаянно вырывающейся личностью, влекомой по полу за шкирку.
– А это еще кто? – расступились и уставились на него мужики.
– В конюшне споймал. Удрать хотел, вражья сила.
– Да такой помятый он бы и на лошадь-то бы не залез! – недоверчиво заметил кто-то.
– Дак когда я его углядел, он еще почти как новый был, – оправдался кузнец. – Еще и меня хотел прибить.
– Тоже заколдованный, видно, – хмыкнул кто-то.
– С чего это? – удивился Семен.
– Так ежели бы он в здравом уме бы был, рази ж он на тебя бы покусился? – покрутил пальцем у виска улыбчивый рыжебородый мужичок.
– Гончар верно говорит, – загудела толпа. – Тащи и его в людскую, не мучай бедолагу!
– Как это – 'не мучай'? – обиделся кузнец. – Я его ловил, он мне новый армяк ножиком прорезал, а вы – 'не мучай'? Ну, уж нет! Я сейчас с ним сам поговорю. По-свойски. Вот, глядите.
И он согнул правую руку в локте. Ноги пойманного при этом оторвались на десять сантиметров от пола, а испуганные выпученные глаза оказались вровень с осуждающими глазами шорникова зятя.
– Ты? Меня? Слышишь? – громко и медленно, как иностранцу, проговорил кузнец и вопросительно пошевелил бровями.
Пойманный злобно замычал и отвернулся.
– Ага, слышит! – обрадовался Семен и тут же продолжил: – Ты знаешь, где супостаты держали царскую фамилию?
Уклончивое мычание было ему ответом.
– Ха! Нашел с кем разговаривать! – весело выкрикнули из толпы, с интересом наблюдавшей за процессом допроса свидетеля. – Он, кажись, немтой!
Немой обрадовано закивал и сделал попытку вывернуться из зипуна и удрать.
Семен, грозно нахмурясь, поднес двухпудовый кулак к его носу, и всякие поползновения к побегу засохли на корню.
– Немтой – не глухой, – сурово продиагностировал он. – Не может сказать – пусть покажет. А то я ему память-то прочищу.
Немой забился, застонал отчаянно и закрыл голову руками.
'Интересно, какова вероятность того, что меня побьют два раза в день за одно и то же, если я отведу их сейчас в библиотеку?' – возможно, подумал бы он, если бы был в состоянии в этот момент спокойно рассуждать.
– Говор…То есть, веди, злыдня! – решительно настроенный кузнец, не собиравшийся спускать ему испорченную обновку, для убедительности легонько стукнул пленника в лоб.
Тот горестно охнул и задрыгал ногами – то ли давал знать, что он готов все показать, то ли наивно пытался вырваться. Недовольный кузнец в сердцах встряхнул захваченного за шиворот – у того только голова дернулась и зубы сомкнулись на и без того бесполезном языке.
– Веди, гад, пока я добрый!
– Да как же он тебя поведет, ежели у него ноги до пола не достают! – справедливо заметил шорник.
– Захочет – и так пойдет, – сурово отрезал Семен, но кулак все же разжал, и не ожидавший такого послабления режима немой обрушился на пол как куль с картошкой, болезненно ойкнув.
Впрочем, мучениям его не суждено было продолжаться, потому что в этот момент прямо на глазах у изумленного народа из малахитовой стены рядом с книжным шкафом, держа за руку нелукоморского вида коротышку в огромных очках, в зал вышел царь Симеон.
Народ отпрянул, передние ряды придавили задние, передавая им свой испуг:
– Чур меня, чур!..
– Нешто покойник пришел?..
– Из самой стены вышел – так стало быть, дух евойный…
– Ой, спаси-сохрани…
– Уходили все-таки царя нашего, гады…
Люди страдальчески заахали и подались назад еще больше, освобождая вокруг неизъяснимым образом явившегося то ли живого, то ли мертвого монарха полянку в несколько метров.
– Ну, здравствуй, честной народ, – приложил Симеон руку к сердцу и поклонился. – Не пугайтесь вы, и не думайте чего плохого – я живой, и мы с вами еще всех врагов наших переживем! Благодарю вас, люди добрые, что в тяжелый час не пожелали жить под гнетом коварного супостата и, взяв оружие в руки, растоптали проклятых пришельцев как добрый конь давит змею!
– Ура!!!.. – грянула толпа, и в воздух полетели шапки, кички, венцы, картузы, колпаки и (в случае с кузнецом Семеном) предатель Букаха[34]. – Слава батюшке-царю!
– Слава…
– А где царица-матушка?
– Что с ней сталось?
– Жива ли? – забеспокоился вдруг народ.
– Жива, жива, люди добрые, – успокаивающе махнул рукой царь. – И царица Елена жива-здорова. И все это благодаря нашему маленькому герою, нашему… Да где же он? – царь заоглядывался по сторонам, потом под ноги – но все напрасно.
– Вы малыша вашего ищете? – выкрикнули из толпы.
– Так он, царь-батюшка, как вы отвернулись, обратно в стену ушел!
– А-а… Ну, это он от скромности, наверное. Деликатной души чел… домо… библиотечный.
– А колдун куда подевался? – выкрикнул долговязый чернявый парень в желтой поддевке.
– Колдун покинул сей лучший из миров, то есть помер, – торжественно объявил Симеон и тут же зажал уши, чтобы не оглохнуть от сумасшедшего 'УРА!!!', мгновенно взорвавшего толпу.
– А как у нас в городе дела обстоят, люди добрые? Кто мне расскажет, что у нас в славном Лукоморске сейчас деется? – едва дождавшись, пока народное ликование возьмет тайм-аут, спросил царь.
– Ну, я могу, – выступил вперед шорник Данила, с усилием согнав улыбку от уха до уха и приняв серьезно-торжественный вид, подобающий для разговоров с царями. – Звать меня Данила Гвоздев, а ремесло мое шорное. Живу я с семейством в Соловьевке, в доме с синими наличниками…
– Да ты мне расскажи, что в городе деется, Данила! – нетерпеливо прервал его Симеон. – Про наличники потом!..
– Сейчас все поведаю, батюшка царь. Я про себя говорю, чтоб не подумали вы, что я какой пьяница безродный, али смутьян пустоголовый. Я горожанин законопослушный и верноподданный, и думаю, что говорю.
– Это хорошо…
– Ну, так слушайте. А что я пропущу – меня мир поправит… – и он обвел замотанной тряпицей рукой притихший с уважением люд. Ишь ты – шорник – шорник, а сказанул так, что и не всякий боярин повторит…
Закончив изложение событий последних трех часов, Данила почтительно замолк.
Заговорил царь.
– Спасибо вам, люди добрые, еще раз за отвагу вашу, за верность и за сердца ваши горячие, – молвил он. – Я всегда знал, что государи других держав локти кусать должны, что не у них, а у меня в стране такой народище проживает! За ним, то бишь, за вами – как за каменной стеной! Любого колдуна, али супостата голыми руками на корню удушите! Молодцы! Сбросили мы чародейское иго! И на радости такой объявляю я народные гуляния на три дня! Будут на всех площадях бочки стоять с пивом, с вином, да туши жариться – подходи, честной народ, ешь-пей, сколько душе угодно, за Лукоморье родимое! А всем, кто с
