кому ж охота… Да только другого варианта ведь нет, Дионисий. Правильно ведь ты заметил: нам супротив них в чистом поле не выстоять. Один против пятерых, при неблагоприятном рельефе окружающей местности – где это слыхано! Пусть ты герой, и один трех положил, да четвертый и пятый тебя всё равно достанут!.. Да и мы про их войско ничего кроме того, что летучая женщина царицы Елены сказала, не знаем. Может, их еще больше! Или меньше… Вооружение у них какое? Конницы сколько? Тяжелой, легкой пехоты сколь? Припасов надолго ли запасено? Велик ли обоз? Есть ли осадные машины? Какие? Сколько? Даже если царь Симеон мой план одобрит, а не ихний, без разведки на врага идти – всё одно, что слепому драться, как говорил генералиссимус Карто-Бито, это же и царю понятно!..
– А если разведчиков послать?.. – нерешительно предложил свежий тактический ход Дионисий, захваченный рассуждениями Граненыча, позабыв про медленно остывающий в самоваре чай.
– Можно и послать. Но это ведь сколько дней пути туда, да пока они эту армию найдут, да если враг их не схватит, да пока обратно доберутся…
– М-да… – невесело подпер рукой подбородок библиотечный, и голубые глаза за толстыми стеклами его очков печально заморгали. – Так ведь еще и неизвестно, кто первый до Лукоморья доберется – они или супостаты…
– Вот и я о том же… – сам того не замечая, скопировал его позу Митроха и мрачно уставился на рукомойник в углу невидящим взглядом.
Тяжелая атмосфера, воцарившаяся на кухне, давила, словно небо, упавшее на землю.
Холодный чай был рассеянно разлит по чашкам и выпит без комментариев, печенья и аппетита, сухо тикали часы на стене, нарезая время на секунды, деловито возилась где-то под полом мышь, а они всё сидели и угрюмо смотрели куда-то в вечность.
И вдруг невеселое молчание было без предупреждения прервано Дионисием: он то ли вздохнул, то ли ахнул, глаза его широко распахнулись и застыли, а ладонь так печально подпиравшей подбородок еще секунду назад руки взмыла вверх и со всего маху шлепнула по столу.
Пустыми чашки и Граненыч подскочили одновременно.
– Ты чег…
– Я придумал!!! – радостно улыбаясь от уха до уха, вскричал библиотечный и со всей дури затарабанил маленькой ладошкой по столу.
На этот раз испугались только чашки: князь Грановитый оказался морально готов к такой нехарактерной форме проявления эмоций в своем испытанном друге.
– Что придумал-то? – только повторил он, надеясь, что смысл вопроса, наконец, дойдет до библиотечного, и он прекратит изъясняться странными жестами и начнет говорить на человеческом языке.
– Придумал, как вызнать всё про армию Костея, конечно!
– И как же?
– Надо попросить Кракова! – сияя как начищенный пятак, объявил хозяин библиотеки и победно воззрился на Митроху, будто ожидая оваций и криков 'браво!'.
К его удивлению, ни того, ни другого не последовало.
– Кого-кого?.. – было единственной реакцией Граненыча.
– А разве я никогда не упоминал Кракова?.. – растеряно захлопал ресницами Дионисий. – Ох, прошу прощения великодушно… Краков – это ворон. Обычно он относит мои рукописи в издательство, приносит авторские экземпляры и гонорар…
– А на что ты тратишь гонорар, ежели не секрет, конечно? – помимо воли полюбопытствовал Граненыч.
– Естественно, на книги! – довольно улыбнулся библиотечный и продолжил: – Надо пригласить Кракова, объяснить ему наше непростое положение, попросить отыскать армию царства Костей и всё про нее разузнать! Вообще-то, я его давненько не видел, даже мысли нехорошие в голову закрадываться начали уже было… Но вчера вечером он прилетел повидаться и сказал, что у него было сломано крыло, а теперь все в порядке, и он снова может летать!
– А он согласится? – апатия и уныние, словно осенние листья под напором урагана, слетели с благородного князя, и он загорелся новой идеей.
– Если попрошу я – то может быть…
– А чтобы наверняка?
– Чтобы наверняка, то должна попросить Обериха.
Кажется, это называется дежа-вю.
– Кто-кто?..
– Понимаешь, Митрофан, в жизни каждого человека… или представителя древнего народа, каков есть я… всегда существует одна женщина, – сбивчиво заговорил библиотечный, – которая, как бы тебе не было плохо и трудно, непременно поймет тебя, посочувствует от всей души, пожалеет, так, что на сердце станет тепло и радостно, как бурной весной… Она поможет, не прося ничего взамен, поддержит, даже не спрашивая, нужно ли тебе это, так как прочтет всё в твоих глазах, приласкает как солнышко в ненастье…И эта женщина…
– Да?..
– Эта женщина…
– Да?..
– Эта женщина – бабушка…- смущенно закончил панегирик любимой хозяин библиотеки.
– Твоя бабушка – дворовая?.. – нерешительно предположил Митроха после непродолжительного молчания, наполненного созерцанием. – Или как это называется у вас?..
– Моя бабушка – лешачиха, – с гордостью и нежностью ответил Дионисий, и глаза его под очками увлажнились.
Старая Обериха жила в самом дальнем уголке дворцового парка, там, где кончался тонкий налет цивилизации и начиналась настоящая глушь и дичь. Деревья и кусты, будто чуя защиту и заботу лешачихи, старались расти именно здесь, и среди них даже разворачивалась нешуточная конкуренция. Проигравшие экземпляры влачили жалкое существование, обрезаемые и подпиливаемые недрогнувшей рукой садовника по его или царской прихоти, в то время как преуспевшие в межвидовой борьбе образцы блаженствовали и процветали на неприступных для внешнего мира десяти сотках.
Не одно поколение садовников и их подручных, видя в существовании такого нетронутого уголка дикой природы личное и смертельно себе оскорбление, вооружались пилами, ножовками, топорами и ведрами с садовым варом и побелкой, и с отвагой и беспечностью невежества выступали в поход против Оберихиных палестин…
Назад возвращались немногие.
По крайней мере, в тот же день.
Остальных – без инструмента, шапок и сапог и большей части рассудка – как правило, случайно находили через неделю-другую, невменяемых, с шальными глазами и несвязными речами. Они, дрожа и пристукивая зубами, местами подвывая от пережитого ужаса, наперебой рассказывали, как столько дней подряд водил их по бурелому напрямик по тайге проклятый леший, а когда им ненавязчиво напоминали об истинном размере поросшего деревами участка, начинали безумно хохотать.
После таких происшествий неподдающийся облагораживанию медвежий угол, как прозвали его во дворце, несмотря на полное отсутствие в нем медведей, надолго оставляли в покое.
Пока не приходил на государеву службу новый садовник, и все не начиналось с самого начала…
Некоторые, особо суеверные, поговаривали, что заросли эти заколдованы, так как их не тронул даже пожар, который разразился одной засушливой летней ночью несколько лет назад по неизвестной причине и погубил одним махом весь так тщательно лелеемый сад подчистую. Ревущий огонь, пожравший и не подавившийся всей культурной растительностью, скамьями, беседками, статуями, садовым инвентарем, беспечно оставленным коротать ночь под звездами садовниками, и даже фонтанами, остановился у диких зарослей, словно налетел на железный занавес, нерешительно потоптался на месте и с пристыженными извинениями потух.
Популярности это событие несговорчивой лесополосе не добавило, но ныне здравствующее поколение
