Он сообщил царю, где находятся слабые участки стены.
Он нарисовал план продуктовых складов, расположенных ближе всех к городской стене, когда случайно вспомнил, что по дороге его хозяину не пришлось пограбить ни одну деревню, а прокормить такую громадную армию, как у него – не фунт изюму.
Он регулярно сообщал о потерях защитников города и повреждениях, понесенных стенами и башнями.
И теперь, решил он, его величество наверняка захочет узнать, что случилось с его ручной рептилией.
И, пожалуй, разгневается, если Букаха с ближайшей корреспонденцией не сообщит ему об этом.
С гневом грозного царя бывший воевода был знаком не понаслышке, и не хотел больше подавать для этого поводов, и поэтому сейчас, в теплой компании давно почивших перелетных и не слишком птиц он с комфортом и без пропуска въезжал на территорию дворца.
Однако, как очень скоро предстояло выяснить лукавому царедворцу, въехать на территорию дворца и свободно перемещаться по ней было две большие разницы.
Когда телега остановилась и хриплый возчик провозгласил: 'Ну, наконец-то, прибыли', Букаха, бесцеремонно давя и толкая давших ему кров и транспорт свежемороженых попутчиков, вывернулся из-под рогожки и отправился в свободный поиск.
И тут же столкнулся нос к носу со своим бывшим подчиненным – старшим прапор-сержантом Панасом Семиручко.
Тот, уткнувшись носом-картошкой в длинный, усаженный кляксами пергаментный свиток и озабочено что-то вычисляя вполголоса, едва не сшиб с ног беглого воеводу, буркнул нечто, похожее то ли на 'честь имею', то ли на 'чего надо' и заспешил дальше. Но через несколько шагов, спохватившись, остановился, недоумевающе оглянулся, присел и заглянул под телеги и в открытые двери кухни – нет никого, показалось… – и снова уткнулся в цветущий чернильными звездочками пергамент и продолжил свой путь.
Букаха перевел рвущее легкие дыхание и, выбивая зубами 'SOS', откинулся на гладкий мрамор облицовки за воняющими чем-то горько-кислым, составленными друг на друга бочками.
Нет…
Так дело не пойдет…
Планируя свой рейд на дворец, он, как видно, упустил из виду самое главное: свою необъятную, ушедшую из большого плюса в глубокий минус популярность.
Значит, надо дождаться, когда весь дворец уйдет спать, и тогда попытаться выбраться и осмотреть место предполагаемого падения Змея.
А также поискать, не выронил ли он при жесткой посадке десяток-другой рублей или серебряную ложку: хозяин его постоялого двора предоставлять в кредит свою протекающую крышу и так и не застекленное окно отказывался, не говоря уже о поджаренных на прогорклом масле котлетах из отрубей с требухой.
Значит, надо набраться терпения, затаиться и ждать своего часа, а пока можно без ущерба для конспирации выглянуть в щелку между двумя бочками и понаблюдать за происходящим: может, и от этого польза получится.
Сказано – сделано, и диссидент прильнул жадным глазом к щели.
Интересного, надо сказать, в районе кухонных дверей происходило не много.
Прошел мимо, не в ногу, но бодро целый отряд дворничих с метлами и малолетних тщедушных сторожей – видно, мужиков всех забрали в армию…
Кухонные служки притащили откуда-то с улицы и свалили рядом с Букахиными бочками гору пустых корзин, воняющих сырым мясом и потрохами – вроде, и не испорченное, зачем было выбрасывать?..
Пришли и остановились пред самым укрытием два человека, судя по крытым парчой шубам – бояре.
– …Вон, сколько сожрала, тварь окаянная! – зазвучал возмущенно смутно знакомый голос боярина слева.
Похоже, они продолжали начатый ранее разговор.
– Твое, что ли, сожрала-то? – неприязненно отозвался совсем смутно знакомый голос справа.
– Если бы мое – я бы отравил его этим мясом, и минуты не думал!.. – сердито отозвался первый голос. – Говорил же я вам! Предупреждал!.. А теперь ищи ветра в поле: улетел, упырь, и над тобой посмеивается! Была бы здесь моя воля, я бы его…
– А всё потому, что борода у тебя долгая, а ум – короткий, боярин Никодим!..
Нет.
Похоже, они продолжали начатую ранее ссору.
И ссорятся они на предмет Змея.
Неужели они его покормили и отпустили?
Они что, идиоты?
Или я что-то не так понял, или одно из двух…
– …Стратегически надо мыслить, боярин, стратегически! И когда городскую стену песком укрепляешь, и когда с живой скотиной дело имеешь!
– Чего вы все ко мне с этой стеной пристали! Специально я, что ли, там делов натворил?!.. Мне подрядчик честное слово давал, что если сэкономит чуток, то на качестве это не отразится!..
– А ты и рад был поверить? – усмехнулся второй. – Простота, боярин Никодим, она хуже воровства…
– Ах, это, значит, я простак?!.. Или вор?!.. Сам ты дурень неученый!.. Шарлатан!.. Князь… от кочерги… выискался!..
Ага… Ссорятся Никодим Труворович и треклятый выскочка-истопник…
А вот это уже интереснее.
– А ты мне в нос кочергой-то не тыкай, боярин Никодим, не тыкай! Я сам знаю, что князь из меня – как из тебя истопник, да только титул-то он дается, а мозги-то да сердце – как уж есть!
– Это что ты хочешь сказать, что у меня мозгов нет?!..
– Может, и есть. Вскрытие покажет. Да только это истопник может мозгами теми про свое брюхо думать. А князь – человек государственный. Он и думать должен ширше, чем полотер или посудомойка! А ты дальше своего кошелька да родословной и не зришь!
Допытываться у Митрохи, есть ли у него, Никодима, по мнению того, сердце, боярин не стал. То ли такой вопрос ему в голову просто не пришел, то ли знал, какой его ожидает ответ. И продолжил:
– А у тебя-то самого шибко много тех мозгов, можно подумать! Книжек ученых начитался, пыль в глаза словечками нелукоморскими царю-батюшке пускаешь, и думаешь, все на тебя молиться готовы! Да ты сам-то что для обороны сделал, а? Да если бы не тот колдун, мы бы с тобой здесь сейчас не говорили! В первый же день Костей сюда бы пришел! А со дня на день подмога из Лесогорья прискачет – и опять твоя заслуга, скажешь? А что Змей Костея бросил и сбежал, тоже ты постарался? Да тебе просто везет!..
– Везет тому, кто везет, как сказал однажды фельдмаршал Блицкригер… – сухо усмехнулся Граненыч, и полы его шубы зашуршали: кажется, он поклонился.
– …Некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать, боярин Никодим, – суровым голосом произнес он. – Это тебе ведь заняться нечем, так ты ходишь туда-сюда, да в собственной желчи варишься. А меня дела ждут государственные.
– Мужлан!.. Хам!.. Выскочка!.. – Труворович едва не сыпал искрами от ярости.
– Пустой ты человек, Никодим, – грустно приговорил Митроха, повернулся и ушел.
Боярин Никодим, предательски оставленный противником в одиночестве – вариться по его, противника, выражению в собственной желчи, подпрыгнул несколько раз, прорычал свирепо что-то невразумительное и едва ли не бегом бросился с места ссоры.
Букаха сморгнул вытаращенными глазами, вдохнул-выдохнул и дрожащей от волнения рукой полез в карман за бумагой и огрызком карандаша.
Пока подслушивал, он даже забыл мерзнуть.
Через десять минут маленькая черная тень выпорхнула из воеводиного укрытия и смешалась с
