месте.
И вызывающе-равнодушно зияла пустотой там, где пятьдесят лет покоилось его величайшее сокровище.
Кираса на его груди, там, где висел Камень, прогорела страной формой – кругом. Обуглилась и одежда под ней.
Камня нигде не было.
Как сумасшедший кинулся он на кучу камней и принялся разбрасывать их с нечеловеческой силой, лихорадочно, безумно надеясь, что вот сейчас, сию минуту, под этим камнем, за этой доской лежит, цел- невредим, его Камень, его дитя, его жизнь…
– Его там нет, – прохрипел из угла знакомый голос.
Кто это?..
Кто-то еще, кто выжил в этом аду?..
Но это невозможно!..
Бессмертный здесь один я!!!..
Колдун неохотно оторвался от созерцания голых каменных плит пола и повернул голову на звук.
Брат.
– Что ты об этом знаешь, болван? – прорычал он.
– Знаю, – тоненьким, дребезжащим смешком захихикал дед Зимарь. – Знаю то же, что и ты знаешь… Что пламя Змеи такое же горячее и мощное… как и пламя Сердца Земли… из которого ты создал свой Камень… И что уничтожить его можно, только бросив в тот огненный колодец…или дыханием Змеи…
– Откуда ты?!..
– Змея рассказывала Серафимушке легенду о происхождении их рода… Та – Находке и Сайку… Помнишь, небось, своих бывших прислужников?.. А я всегда был до удивительных историй да преданий падок… Вот Саёк мне по дороге в Лукоморье и рассказал…
– Подумаешь – Камень!.. – пренебрежительно оскалился колдун и сделал шаг к деду Зимарю. – У меня есть город, у меня есть в этом городе армия, у меня есть змеиное яйцо, а теперь у меня есть еще и ты! Несколько недель в пути и работе – и жизнь снова будет прекрасна и удивительна, Мороз.
– Ох, не люблю я худые вести сообщать… – печально покачал головой дед Зимарь и снова засмеялся. – Но у тебя нет города, Костей. Потому что я отослал твоих головорезов прочь за ворота. И у тебя нет змеиного яйца. Серафима и Иванушка должны были спасти его. А раз Змиулания обернулась против тебя, оно в безопасности. А я… что я? Я уже стар и свое отжил, и смерти не боюсь, Костей.
– А еще… милый дедушка… – кучка лепнины, в страхе покинувшей свою стену во время светопреставления в аудиториуме, зашевелилась, и из нее показалась грязная, разбитая, но очень воинственно настроенная голова Агафона. – А еще у тебя есть я…
– Я, конечно, понимаю… – потекла гора красной щепы рядом, – что ты, старый пень, бессмертный… но как раз для таких гадёнышей… придумали пожизненное заключение…
И из груды гипсовых завитушек, присыпанных опилками красного дерева, выбрался грозно насупленный Граненыч, а за ним показалась макушка царя в смятой и похожей теперь больше на самый дорогой в мире шутовской колпак, короне.
– Держите… его…
– Видишь… – прохрипел Агафон, выдирая себя из-под расколовшейся надвое резной балки. – Против тебя… я кое-чего стою… мой щит сработал…
– Ну… что скажешь… братец?.. – усмехнулся дед и нащупал рядом с собой камень потяжелее[237].
Костей свирепо зарычал от злобы и бессилия, дико оглянулся, и вдруг рванул по засыпанным мусором ступенькам наверх.
Туда, где на одной балке и честном слове висели остатки балкона.
И где на балконе, словно пиратский флаг, вяло колыхался на сонном вечернем ветру черный ковер, оставленный дедом Зимарем.
– Стой, подлец!.. – Граненыч рванулся из своей красной горки как феникс из пепла, но так просто ее было не раскидать. – Уйдет же, уйдет, кошкин сын!..
Не оглядываясь и не удостаивая полузасыпанную компанию больше ни единым словом и звуком, колдун сосредоточено перепрыгивал с балки на камень и с камня на лепнину, стремясь во что бы то ни стало добраться до ковра прежде, чем кто-нибудь успеет первым добраться до него самого.
– Уйдет же, Агафонушка, уйдет, как в воду канет!..
– К-кабуча!!! – весело и яростно взревел юный маг и, не задумываясь о последствиях, метнул в Костея свою любимую, но невыполнимую 'Ледяную фигуру'.
Поскользнется, свалится, тут мы его и загребем тепленького…
Ярко-алые лучи вырвались из кончиков пальцев чародея и ударили в спину уже почти добравшегося до вожделенного ковра колдуна…
Все пространство заполнили ослепительно-серебряные искры, раздался звук, словно покончила жизнь самоубийством хрустальная ваза, люди ахнули…
Обломки ледяного тела Костея сверкающей лунной дорожкой устилали заваленную обломками самого роскошного аудиториума в мире лестницу из шестидесяти ступенек.
За проломом раздалось натужное, беспорядочное хлопанье гигантских крыльев, и над оскалившимся уцелевшими камнями краем стены показались три змеиных головы.
Один взгляд трех пар глаз на открывшуюся картину разгрома – и умная Змея поняла всё.
Тройная струя кипящего жидкого пламени вдоль лестницы, превратившейся после этого в детскую горку из расплавленных камней, довершили победу.
С бессмертием тела, натворившего столько зла, было покончено, и бессмертная душа Костея легким паром унеслась туда, где ей было самое место.
– И… это всё? – недоверчиво оглядывая скользкую каменную дорожку на месте лестницы, проговорил Граненыч.
– Похоже, – всё еще не веря собственным глазам, ушам и прочим органам чувств, включая подозреваемое шестое и неоткрытые еще седьмое, восьмое и восьмое-бис, ответил Агафон.
– Как – всё?!..
– Что значит – всё?!..
– И после этого они называются друзьями!!!..
И тут же, вслед за возмущенными голосами откуда-то из-под пола, потому что дверной проем и коридор сгинули бесследно, вылезли запыхавшиеся, чумазые, но смеющиеся Серафима, Иван, Саёк, а за ними – целый спасательный отряд, все с мечом в одной руке и с лопатой – в другой, ведь в таких ситуациях никогда не знаешь, какого рода спасение потребуется попавшим в беду.
К счастью, мечи пришлось отложить и заняться раскопками и оказанием первой помощи.
– Костеевцы, – не унимался дед Зимарь, пока дружинники извлекали его из-под выщербленной, треснувшей, но всё еще прочной и, самое главное, тяжелой, малахитовой столешницы кафедры. – Костеевцы из города вышли? Они были переодеты в солдат твоей страны, Симушка!..
Дружинники расхохотались.
– Не успели, дедушка, не успели! – весело воскликнул один, и дед узнал Володьку из караула у ворот.
– А что случилось?..
И дружинники, наперебой, как горячий анекдот, стали рассказывать:
– Ты не поверишь, но не прошло и двух часов, как прибыло настоящее лесогорское войско!..
– Пять тысяч!..
– Костеевцы, что у ворот, тут же кинулись на наших…
– Да куда им, полутора сотням, против наших двух!..
– Да еще, когда ворота открыли, лесогорцы самозванцам так бока намяли!..
– Так наваляли!..
– Ни один не ушел!
– И не успели закончить, как глядим – остальные во весь опор из города скачут и какую-то чушь
