А Шурф спросил:
– Но зачем тебе понадобился этот поезд? Почему ты попросил его остаться навсегда? Какой в этом смысл?
В кои-то веки он выглядел совершенно растерянным. Как, страшно сказать, нормальный человеческий человек перед лицом непостижимой загадки. Что, на самом деле, довольно странно. Какая из меня, к лешим, загадка. Обычно Шурф понимает меня даже лучше, чем я сам себя.
– Да примерно затем же, зачем тебе однажды понадобилась салфетка, на которой весь вечер что-то писал и тут же зачёркивал подвыпивший Киба Кимар, – объяснил я. – Помнишь? Он её сжёг, а ты тайком собрал пепел, вернул его в прежнее состояние и даже каракули расшифровал. И сам потом говорил мне, что из уважения к воле автора следовало бы оставить всё как есть, но иногда бывает совершенно невыносимо смириться с тем, что нечто прекрасное исчезло навсегда. Мы тогда ещё договорились до того, что у некоторых людей есть инстинкт сохранения прекрасного, примерно такой же сильный, как инстинкт самосохранения, потому что для них прекрасное – это и есть сама жизнь.
Шурф нетерпеливо кивнул – дескать, помню, и что с того? Зато Джуффин уставился на меня с недоверчивым интересом. Видимо, попытался примерить образ возвышенного интеллектуала, самозабвенно рассуждающего о прекрасном, на того меня, которого знал все эти годы. И не преуспел.
– Так вот, – заключил я, – у меня, получается, тоже есть этот инстинкт. Просто представления о прекрасном – ну, вот такие. В тот момент поезд казался мне самой восхитительной штукой на свете. Сам толком не понимаю, чем он меня так приворожил.
В ответ на это чистосердечное признание Джуффин положил передо мной явно заранее заготовленный лист дорогой плотной бумаги с неровно обрезанными краями. А Шурф, порывшись в карманах своей магистерской мантии, выдал мне огрызок карандаша.
– Ты обмолвился, что можешь нарисовать, как выглядит очаровавшее тебя транспортное средство, – сказал он. – Вот и нарисуй. Трудно обсуждать предмет, о котором мы с сэром Джуффином пока не имеем никакого представления.
– Но я не говорил, что могу его нарисовать! – запротестовал я. – «Хоть рисуй» – это было не обещание, а просто выражение сожаления, что я не знаю, как описать поезд словами. На самом деле мой рисунок только ещё больше вас обоих запутает. Я уже хрен знает сколько не…
Но Шурф был неумолим.
– Постарайся, пожалуйста. Никто не ждёт от тебя шедевра. Любое мало-мальски правдоподобное изображение сойдёт.
– Это очень важно, – добавил Джуффин. – Мы должны знать, как выглядит наваждение. Как минимум, чтобы безошибочно опознать, когда оно снова появится в Ехо.
– А с чего ты взял, будто оно снова появится? – удивился я. – Думаешь, моей просьбы достаточно? Я, если что, ничего специально не делал. Не колдовал. Если и есть какие-то заклинания, позволяющие овеществить и закрепить наваждение, я их не знаю. Никто меня такому не учил.
– Ну а на что, как по-твоему, ушли все твои силы? – спросил Шурф. – Уж точно не на лечение ушибленной ноги.
– Ушли все силы, – повторил я. – То есть я поэтому больше не могу колдовать? Угрохал все силы разом на этот грешный призрачный поезд? И теперь он у нас есть? Будет всегда туда-сюда по пустырю мотаться? То есть, думаешь, у меня получилось? Класс.
– Получилось или нет, это нам ещё только предстоит выяснить, – заметил Джуффин. – Угрохать все силы далеко не всегда непременно означает добиться своего. Чаще как раз бывает наоборот: маг потому и теряет всю силу разом, что её оказалось недостаточно для осуществления задуманного. Но шанс, что твои усилия увенчались успехом, разумеется, есть.
– Было бы здорово.
– Возможно, – пожал плечами Джуффин. – Хотя лично я не в восторге от такой перспективы. Я сам люблю всякие интересные наваждения – пока они остаются где-нибудь в Красной пустыне Хмиро, или на сумрачных берегах Кирваори. А в Сердце Мира им, на мой взгляд, не место. Мы тут и без дополнительных наваждений совсем неплохо живём. Но если уж наваждение у нас всё равно завелось, не спросив моего разрешения, лучше заранее знать его в лицо. Так что давай рисуй. В награду я готов накормить тебя пирогом, или что там у меня сегодня на ужин. Сейчас, собственно, выясним.
С этими словами сэр Джуффин Халли исчез. И почти сразу же снова появился, я даже начать рисовать не успел. В одной руке у него было блюдо, на котором возлежал кеттарийский слоёный пирог, в другой – относительно небольшой котёл с какой-то густой жидкостью, благоухающей столь прельстительно, что я чуть ума не лишился.
– Всё-таки у Кимпы изумительное чутьё, – сказал Джуффин. – Вроде бы знал с моих же слов, что гостей я сегодня не жду, да и сам вернусь хорошо если под утро. А еды всё равно наготовил чуть ли не вчетверо больше, чем надо мне одному. И так всегда, сколько он у меня служит. На моей памяти ещё ни разу не было, чтобы он не угадал.
– Более того, судя по тому, что в котле не просто суп, а «Шайтохское дымное варево», ваш дворецкий предвидел, что вам придётся обойтись без надлежащей сервировки, – заметил Шурф. И объяснил мне: – «Шайтохское дымное варево» традиционно считается охотничьим блюдом, поэтому, согласно правилам этикета, его не едят ложками из тарелок, а поочерёдно отхлёбывают прямо из котла. Правда и готовить «Шайтохское дымное варево» следует не на кухонной плите, а на сложенном из слегка отсыревших дров костре, дым которого – один из важнейших ингредиентов. Поэтому в городских трактирах это блюдо обычно не подают. Но зная господина Кимпу, не сомневаюсь, что он не поленился развести костёр в саду.
– Да он его и так почти каждый вечер разводит, – пожал плечами Джуффин. – Не ради супа, а просто для удовольствия. Говорит, костёр напоминает ему о детстве, когда с отцом на охоту ходил. Собственно, правильно делает. Многие люди, сами того не осознавая, черпают силу в подобных вещах. Я имею в виду, когда человек достаточно глубоко погружается в счастливые воспоминания детства, он на короткое время становится весёлым, любопытным и энергичным, как в те времена. И потом возвращается в сегодняшний день обновлённым и посвежевшим. Настоящая магия, хоть и не считается таковой.
– Это «дымное варево» пахнет так, что душу за него продать можно, – вздохнул я, только сейчас ощутив, как сильно успел проголодаться. Буквально до темноты – не столько в глазах, сколько в животе.
– Так дёшево ты не отделаешься, – усмехнулся шеф Тайного Сыска. – Зачем мне какая-то подозрительная душа, о существовании которой я знаю исключительно с твоих слов? Я обещал тебе еду в
