– Один-ноль в твою пользу.
– Не один, а уже два-ноль, – напомнила она. – А если серьёзно, ты же и правда совершенно невыносимый человек. Хуже не придумаешь! Вроде бы, такой великий маг, а скучный и осторожный. И вредный при этом! Всё хочешь по-своему повернуть, даже в совсем ерундовых вопросах не уступаешь, чтобы сделать приятно. И про Сизую Долину Лойи так до сих пор и не записал. Твой друг ждёт и надеется, а тебе плевать. Как он тебя вообще терпит?
– Просто у него хорошая подготовка, – объяснил я. – Почти двести лет тренировался, закалял волю и выдержку. Дыхательные упражнения и всё в таком роде. Говорит, как знал, что однажды пригодится. Правильно говорит.
– Но у меня-то нет никакой подготовки! – воскликнула Агата. – Я вообще ни от кого ничего терпеть не привыкла. Это меня всем всегда приходилось терпеть!
Махнула рукой и рассмеялась. И сама меня обняла. И я, как всегда случалось, обмер от счастья, оцепенел, растворился в почти мучительно сладкой тьме. Но не потерял голову, вернее, потерял только часть головы. Того, что осталось, оказалось достаточно, чтобы хладнокровно отметить: как всё-таки мощно действуют её прикосновения. И думать, отстранённо, как над решением вполне абстрактной задачи: хотел бы я знать, в чём тут дело – в самой Агате, или всё-таки в том, что сила, сделавшая её возможной, не чья-нибудь, а моя? Интересно, а что она сама сейчас ощущает? То же самое, что и я? Или обычную нежность влюблённой женщины? Могу же я ей нравиться не только из мистических соображений, но и сам по себе, просто так? Или она отдыхает от всех тревог, наконец-то оказавшись в полной, как ей кажется, безопасности? Или просто видит, как это на меня действует, и считает, что лишний раз очаровать точно не повредит?
– На самом деле, всё, о чём ты думаешь, правда, – почти беззвучно сказала Агата. – Но только отчасти. Есть ещё множество разных правд. Для меня значение имеет только одна – я тебе рада. И по-прежнему верю, что ты – мой тайный придуманный брат, хотя дураку ясно, что на самом деле это не так. Я бы очень хотела, чтобы всё у нас сложилось иначе. Чтобы ты не был мне нужен как источник жизни и силы. Чтобы меня случайно воскресил кто-то другой, незнакомый, неинтересный, сам бы не понял, что сделал, и сразу исчез, чтобы не путаться под ногами и не мешать. А ты бы потом просто так, из любопытства в мой поезд залез, или потому что начальник велел разобраться с массовой галлюцинацией, у тебя же как раз такая работа, если я правильно поняла. В общем, чтобы ты случайно сунулся в поезд и встретил меня. И с самого начала точно знал бы, что мне от тебя ничего не надо, кроме самого тебя. И доверял бы. И ничего бы не опасался. И тогда, может, однажды сам захотел бы со мной остаться. И мы бы вместе мчались сквозь эту прекрасную неизвестность – вечно, всегда.
Мне стало немного не по себе от такой идиллии. Но у меня хватило ума промолчать. Мало ли, у кого какие фантазии. Пусть говорит, что хочет. Слова – это только слова.
– Ладно, – горько вздохнула Агата. – Что получилось, то уже получилось. Я всё время себе повторяю: лучше так, чем совсем никак.
Уткнулась в моё плечо, надолго умолкла. И вдруг сказала:
– А знаешь, даже хорошо, что я больше не могу забирать у тебя силу. Я сперва рассердилась, что ты от меня защищаешься, не доверяешь, хочешь всё сам решать. Но теперь рада. Ты правильно сделал. Пусть так и будет. Я не стану просить у тебя ещё – никогда, даже если сильно-сильно захочется совершить какое-нибудь великое чудо. Ничего, обойдусь без великих чудес. Зато ты постепенно привыкнешь больше не ждать подвоха. И может, однажды наконец-то поверишь, что нужен мне сам по себе, не ради какой-то выгоды. Просто чтобы был всегда. Лучше бы рядом со мной, конечно. Но можно и где-то ещё, просто так.
– Спасибо, это очень круто, – растерянно сказал я.
– Да при чём тут «спасибо», – отмахнулась она. – Я же не пытаюсь сказать тебе что-то приятное, а говорю, что на самом деле чувствую. Это разные вещи. За правду нет смысла благодарить. – И сердито добавила: – Между прочим, ты вообще не в моём вкусе! У тебя лицо какое-то невнятное, совершенно не подходящее для колдуна. И руки тонкие, как у девчонки. И совершенно дурацкие круглые глаза. Я бы на твоём месте всё переделала. Ты же умеешь внешность менять.
От неожиданности я рассмеялся.
– Ну здрасте! А зачем тебе тогда надо, чтобы я был всегда?
– Сама не знаю, – серьёзно сказала Агата. – Никогда такого не было, чтобы какой-то посторонний человек был мне нужен чуть ли не больше, чем я сама. Так же сильно, как любой из моих волшебных миров, или даже как все они сразу. Может быть, потому, что такого странного человека с такой удивительной жизнью ни за что не смогла бы придумать. И при этом хотела бы стать таким человеком сама. А может быть, просто потому, что других людей для меня не осталось. А ты есть, сэр Макс.
Она впервые назвала меня по имени, и это прозвучало так странно, что я почувствовал себя самозванцем. Как будто, пока я еду в этом призрачном поезде, сижу, обнявшись с мёртвой Агатой, я – никто и ничто, безымянное наваждение. Но это, конечно, было не так. Может, фантазия у меня действительно так себе, зато воображение буйное, как перепившаяся команда пиратского корабля. Таким, как я, даже страшных сказок на ночь нельзя рассказывать, не то что в призрачные поезда пускать.
Но тут Агата затормошила меня:
– Смотри, смотри! Это Звёздные башни Ройвана! Они примерно такие же, как мой поезд, их строят мёртвые для своих живых, чтобы те не грустили без них, из чистого звёздного света, другие материалы им не доступны. Каждый мёртвый приносит всего одну каплю света, потом уходит навек. Но Ройван – древняя империя. И густонаселённая. Поэтому башен уже семнадцать.
