Заблуждение рассеялось, когда Ирш притащил откуда-то подбитого камнем вороненка и предложил братику сначала выдрать ему перья, посмотреть, как будет выглядеть ощипанный ворон, а потом свернуть птенцу шею.
Как я ему шею не свернула?
Гадкий мальчишка. Из тех, что везде лезут, орут, пакостят – не ради выгоды. Просто им это нравится. Подловатый и трусоватый, начинающий при малейшей опасности прятаться за плечом у отца. В свою очередь, Ирш-старший тут же принимался верещать, что это происки врагов, что все хотят извести древнейший и благороднейший род Галикст…
Убила бы.
Вороненок, кстати, стал первым камушком.
Когда Ирш подбежал к нам с Корсом и предложил брату так поступить, Корс аж шарахнулся. А гадкий мальчишка не успокаивался.
– Корт, ты чего? Струсил, да? Зассал? Ха, так я и знал, маменькин сыночек! Сестрин братик!
Корт засопел. Я поняла, что сейчас они подерутся, начнется шум, гам…
Нам не стоит привлекать внимания. А мерзкий Ирш потом будет пакостить…
Я прищурилась на сопляка.
На цветные переливы вокруг него.
Желтый, зеленый, оранжевый, красно-бурый, грязно-серый, все вперемешку. Что это означает?
А, все просто.
Мальчишка развлекается за чужой счет. Предвкушение чужой боли и унижения, превосходство над Корсом, немного злости, зависти… да парень-то болен?
Может, перерастет потом? А пока в ауре черные кляксы. Не от причиненной кому-то смерти, нет. Просто он нездоров. А почему? Как?
Не мое это дело, я маг разума, а не жизни.
Я шагнула чуть вперед, окутывая его… чем-то это походило на флер.
Не духи, не концентрированный запах, который вырывается из драгоценного флакона, когда его откроешь, а, скорее, память о запахе.
Это не та сила, которая может кого-то заинтересовать, просто чуток убежденности.
– Дай мне птичку. Ты же не хочешь никому сделать больно, паренек ты неплохой, просто тебе любопытно.
Ледяные серебристые тона высветляли красно-бурые, сглаживали серые…
Ирш сделал шаг ко мне, потом второй.
– Умничка. В мире столько интересного, к примеру, можно пробежаться во-о-он до того дерева!
Дерево я намеренно выбрала подальше, чтобы бежать до него было минут десять. Ничего, не отстанет. Если дурная голова не дает ногам покоя, значит, надо занимать ноги работой. И побольше, и почаще.
Красные тона вспыхнули.
– Далеко…
– А может, научишься, – мурлыкнула я, забирая птичку. – Гонцом станешь, работа почетная, уважаемая, всё не камни таскать?
В ладонях часто-часто билось птичье сердце.
Ирш приосанился – и рванул с места к дереву. Да так, что только пыль столбом поднялась.
Корс посмотрел на меня со странным выражением.
– Шань?
– Братик, давай посмотрим, что с вороненком?
Корсу было не привыкать лечить разных лесных тварей.
В четыре руки мы разобрались быстро. Вороненок был просто молодой и глупый, вот и попался под камень. Переломов нет, есть испуг, ушиб, его надо просто куда-то пристроить, чтобы хищники не добрались, и поесть оставить. И справится.
На птичку сил вообще не надо было.
Сердечко стучало все спокойнее, черные глазки-бусинки светились умом и доверием. Кто сказал, что ворон – глупая птица?
Может, просто попался глупый хозяин? А у этого птенца разум точно был. Птица понимала, что ей ничего не грозит, что надо просто отлежаться в укромном месте, что будет вода и пища, что сразу встать на крыло не получится – через денек, а от мальчишек с камнями надо держаться подальше. Корс тем временем проверял крыло, прощупывая его через слой перьев.
Кости были не сломаны, а ушиб – пройдет.
Ирш все еще бегал.
Я протянула брату птичку, отломила большой кусок хлеба.
– Устроишь его поудобнее?
– Конечно.
– Он все понял, спокойно посидит денек-другой, теперь надо безопасное место найти.
И я, и Корс такие места отлично знали. Не первый раз…
Подранков вообще у себя оставлять опасно. Привыкнут к человеку, подумают, что он им зла не желает, а как объяснить тому же лисенку, что его шкуру потом захотят на шапку? Лучше пусть считает всех людей врагами и стережется лишний раз.
Поэтому мы быстро выпускали зверье в лес.
Корс сгреб все и умчался. Караван двигается очень медленно, успеет и птенца пристроить, и нас догнать, но я все равно следила глазами за братишкой. Мало ли?
Возница, который все это время молча, но одобрительно наблюдал за нашей работой, покачал головой.
– Ишь, ловко ты как со скотиной!
– Так батя – лесник, чего такого? – состроила невинную моську я.
– И то верно.
– Знаете, господин, сколько мы подранков лечили? Выхаживали, вываживали, в лес отпускали? Люди ж как? Поставят силки, да некрепко, зверь и сам уйдет, и силок утащит, мясо иногда до кожи рассекалось. Или стрельнут в белый свет, как в окошечко…
– Дурачье…
– Не то слово, – согласилась я. – Подранки, они ж не забывают. Волки помнят, кабаны помнят… лоси – те глупее, но и они – могут. И потом нападают. На тех же девок, что по ягоды пошли, на бабок, на малявок.
Возница покивал головой.
– Это верно. Дурные эти Галиксты, между нами говоря.
Я была полностью согласна.
– Взгальные. И неудельные.
– Вот-вот, именно оно. Слышь… Шанна?
– Можно Шани, господин?..
– Трош. Дядька Трош, так можешь и называть. Ты во всей скотине понимаешь или только в лесной?
Я улыбнулась:
– В лесной, конечно, побольше. Но и домашнюю поглядеть могу. Случилось чего?
– Есть такое. Конь у Ленера дурит. Подрядились его доставить, а скотина дорогая, породистая…
– Что с ним не так, дядька Трош?
– Жрет-пьет нормально. Но идем мы, все нормально, а потом коняга вдруг начинает свечить, задом лупасить, да вроде и ни с чего! И понять никто не может! Болит чего? Испугался? Пес его знает…
Я задумалась.
Всякое, конечно, бывает. Но конь – тоже зверюга неглупая. Так в чем же дело?
– А здоровье?
– Есть у нас лекарь, куда ж без него! И по скотине может, и по людям. Но – говорит, что конь здоров, а что с ним не так – не понимает. Хоть убивай.
Оставалось только пожать плечами.
– Тогда смотреть надо. Наблюдать.
– Это я могу с Ленером перемолвиться словечком. Если вечером поговорю – нормально? Не будешь ты против?
Я пожала плечами:
– Не буду. Поговорите.
* * *До вечера мы с Корсом успели поиграть в фишки[5], подремать в телеге и даже выслушать нотацию от Ирша. Ее вообще весь караван выслушал.
И как это Галикст-старший пропустил сыновние бега?
Сын мало того, что набегался до каменных ног, которые переставлять – и то тяжко было, так еще и заявил отцу – может, я гонцом стану? И услышал…
Сын ведет себя недостойно.
Сын позорит славное имя Галикстов.
Сын…
Список претензий был так велик, что умотавшийся мальчишка начал на полуслове клевать носом, а потом глаза его остекленели, и Ирш-младший свалился на дно телеги, к Карне. Но так и не проснулся при этом.
Карна, по-моему, была очень довольна. Спящим и тихим она сына точно любила больше.
Дядька Трош свое слово сдержал.
После ужина к нам подошел Ленер Райлен.
– Вечер добрый, господа. Приятного аппетита. Шанна, Корт, как у вас дела? Не обижают вас?
Смотрел
