Отец недобро рассмеялся.
– Где заплутал? У реки?
– Эм-м-м…
Вот об этом я не подумала. А и правда – как? Река течет с заката на рассвет, деревня стоит у реки, иди сначала по течению ручейка, благо они в наших краях все в реку впадают, потом вдоль реки…
Не ошибешься и не заплутаешь.
Но…
– Мих мне соврал?
Отец пожал плечами:
– Все возможно.
– Но… я бы поняла, что мне лгут! Я бы увидела!
Мама с папой переглянулись так, что я поняла – я сейчас подтвердила какие-то их опасения. И отец вздохнул:
– Вполне возможно, что Мих не планировал ваше знакомство. Но воспользовался моментом.
– Он же не врал?
– Допустим, с утра он заплутал, потом вышел к ручью, пошел по нему, разобрался уже, куда идти… понимаешь, Шани? Есть прямая ложь, которую ты можешь увидеть, есть полуправда, есть недоговорки… вариантов много. Не стоит верить чужим, люди преследуют только свою выгоду.
Я медленно кивнула.
Да, я поняла.
Но ведь потом Мих меня не обманывал! Он меня любит, действительно любит!
– Если ваше знакомство началось со лжи, в нем и дальше добра не будет, – вздохнула мама, привычно отвечая на невысказанный вопрос. – Ради тебя мы не погоним нахала, дадим ему шанс. Но только ради тебя. Посмотрим, что он скажет.
Я расслабилась. Чуть-чуть…
– Пап, мам… Мих – хороший. Вы сами все поймете, честное слово!
Отец покачал головой:
– Посмотрим. Но не раньше семнадцати, Шани. Ты поняла?
Я поняла. Но… Недолго ведь осталось! Года полтора всего… ну, чуть побольше. Это же можно подождать? Не пять лет, не десять…
Правда?
* * *С Михом я поговорить так и не смогла.
Корс, получивший от отца крепкую трепку, смотрел волком, мама неусыпно бдила за нами обоими, так что сбегать братик в деревню не мог, да и не побежал бы, а передать записку…
Мих читать не умеет. Кое-как, и то через слово.
Когда на второй день к нам в дом заявился староста Лемерт с супругой, дородной и серьезной Милавой, я как раз полола сорняки.
Хотела было разогнуться, пройти в дом, помочь маме, ну и послушать, интересно же… но мама так на меня глянула, что я прикусила язык.
– Вот только попробуй крутиться поблизости, – предупредила она. – Уши оборву. И чтобы сорняки, когда я вернусь, выполола, на двух грядках. Не сделаешь – неделю не сядешь. Поняла, Шани?
Мне розгой тоже доставалось, и в реальность угрозы я верила.
Но обидно же!
Вот за что они так со мной?
Мама ушла в дом.
Я сверлила взглядом открытые окна.
Далеко. Нет, не услышу… отсюда – никак не услышу, это если только под самое окно подобраться, тогда можно разобрать. А так – никак.
Я дернула из земли толстый осотовый хвост. Колючий, отожравшийся, налившийся соком. Сорняк поддавался, но плохо. Пришлось обхватить уже двумя руками и потянуть, медленно и со вкусом.
Обида сверлила словно жук-точильщик.
Вот почему они так?
Это ведь и меня касается! Меня, в первую очередь! А они… они…
Гады, хоть и родители… ы-ы-ы-ы-ы…
Слезы сами поползли по щекам. И когда это случилось…
На миг мне показалось, что внутри распрямилось… нечто. Словно прут вырвался из корзиночного плетения… а я и не знала, что внутри меня словно сетка. Хлестнуло, свистнуло, разрываясь, нечто внутри меня, и я… услышала голоса?
Я по-прежнему находилась на грядке, зло смотрела на дом и – слышала.
– …нынче будет хороший.
Эти слова произнес отец Миха. Наверняка. Я почти видела, как шевелятся розовые губы в окладистой светлой бороде, как он оглаживает ее тяжелой рукой, как смотрит серыми глазами на моего отца.
Мих почти ничего не взял от матери. Да и не понравилась мне будущая свекровка.
Толстая, сразу видно – характер скверный, все вокруг нее окрашено красно-бурыми тонами раздражительности, подозрения, желтые брызги, потеки. Хоть и зовут ее Милавой, да милого в ней мало. Похоже, она еще и болеет. А, не важно.
– Будет. И зверье в этот год сытое, довольное, – согласился отец.
Деревенский этикет. Сразу о деле говорить нельзя, надо сначала про урожай, про соседей, про семью, про здоровье, а потом уж можно и о важном.
Интересно, сколько еще придется слушать всю эту ерунду? Оказалось, не очень много. Староста Лемерт прокашлялся, приступая к действительно важному для него делу. Сватовству сына.
Старшего, любимого, родного…
– Я вот с чем пришел, Шем. Со мной сын говорил.
Отец молчал. Староста явно чувствовал себя не слишком уверенно, но продолжал свою речь, явно заранее готовился, размышлял, как и что сказать.
– Он с дочерью твоей познакомился. Слюбилось у них, теперь вот за нами дело.
Отец вздохнул. Откуда я знаю, что ему это все не нравится? Откуда?
– Я говорил с Айшет. У них ничего серьезного пока нет, так, детский лепет… И мое слово такое. До семнадцати лет я дочь замуж не выдам.
От свекровки потянуло удовольствием. От старосты – недоумением.
– Почему? Ты, Шем, в наших краях пришлый, но видеть-то должен? У нас в семнадцать девка – перестарок, в пятнадцать самое время для свадеб.
– Вижу, не слепой. А слова своего не поменяю, в моем роду так принято. До семнадцати ни-ни. Даже невест в род мужа отдают только в семнадцать, чтобы раньше не случилось чего. Дело молодое, кровь горячая…
– Странно…
– Сколько людей, столько и обычаев. Я, староста, здесь человек пришлый. Это верно. А только не дурак… ты ведь сыну не мою дочь в жены прочил, так? Чай, и сговор был уже?
От старосты плеснуло растерянностью, а от его жены… радостью? Злостью?
И не понять, все сразу, все вперемешку.
– Был сговор, – признал староста. – С Рианой Респен его сговорили, уж лет шесть как. Респен…
– Мельницу держит, знаю. И родство хорошее, и семья…
– И приданое хорошее, – согласилась старостиха. – А только Мих как больной. Подавай ему Айшет – и все, другие не любы.
– На то у молодых родители есть, чтобы ума им вкладывать, – вкрадчиво произнес отец.
На миг в домике повисло молчание.
От отца тянет раздражением, которое он тщательно скрывает. Мама молчит, но я знаю, сейчас она хоть и суетится вокруг стола, подливает эль в бокалы, подкладывает пироги в тарелку, но успевает переглядываться с отцом. И поддерживает его. Каждым взглядом, каждым жестом.
Вот так, правильно…
Староста явно испытывает облегчение. Он худшего ждал, а ему дали… надежду? На то, что Мих меня разлюбит? Не понимаю…
Старостиха довольна. Явственно тянет ее довольством, аж сквозь стены… счастлива, толстуха.
– Так ты считаешь, что раньше семнадцати…
– Воля ваша, а раньше дочку не отдам. И сговор заключать не буду, дело молодое, мало ли кто по сердцу придется. А сыну передайте – поймаю, так своей рукой штаны спущу и так всыплю, что не до девок будет. Вчера одну бросил, завтра другую покинет…
Отец говорил не слишком приятные вещи, но от гостей тянуло довольством. Странно так…
– Еще эля? – вмешалась мама. Тихо-тихо… почему я это слышу?
– А налей. Хороший у тебя эль,
