— Опять день! Спать хочу!
Кот соскочил с крыльца и язвительно мяукнул, лавируя между заросших шерстью ног лошади:
— Триста лет здесь день, а ты всё не привыкнешь!
Курица тоже встрепенулась и, распустив крылья, заквохтала:
— Приехали! Приехали! Агаша, стол накрывай, стооооол! Кооооот, кот, кот, не приставай к Косматке!
Я сидела, вцепившись в край повозки, чтобы не свалиться от обалдения. Говорящие звери! Господи, да неужели я, и правда, попала в сказку?! И отчего эта сказка мне так знакома?
Кот одним точным и грациозным прыжком вскочил в колымагу и потёрся ухом о мою руку:
— Привет, девочка! Добро пожаловать домой!
Я машинально почесала его по шее, и у меня вырвалось совершенно неожиданное:
— Киця!
— Точно! — обрадовался кот, вползая мне на колени. — Надеюсь, ты не полезешь мне пальцами в глаза, как когда-то?
Я покрутила головой, лаская шелковистую шёрстку. Неужели я была такая гадкая в детстве? И что же получается — я приезжала сюда раньше? Почему тогда ничего не помню?
Яга бросила поводья и махнула рукой на кота:
— Иди уже, Ботаник! Не приставай к Ладе с дороги! Ещё налижетесь!
Кот обиженно выгнул спину, шипя:
— Злая ты, Баюновна, уйду я от тебя к Знахарю!
— Чемодан собрать? — буркнула Яга, подходя к крыльцу. Похлопала ладонью по перилам: — Давай-ка, милая, присядь, а то девочка непривычная ещё!
Избушка качнулась на толстых, покрытых чешуёй когтистых лапах и с глухим утробным кряхтением начала опускаться на траву. Накренилась на один бок, и изнутри раздался звук разбившейся тарелки. И тоненький истошный вопль:
— Яга-а-а-а-а-а-а-а! С ума сошла, старая!
— А ну отстаньте от меня все! — разозлилась старуха и топнула ногой. В один миг её лицо снова стало молодым, как тогда, у камня, и исказилось страшной гримасой. Яга взмахнула руками, обернулась вокруг своей оси и взвыла:
— Всех в котёл! Всех сожру!
— Ой, разбушевалась, — пренебрежительно квохтанула курица. — Девочку напугаешь!
Я сидела ни жива ни мертва, вжавшись в сено, только чтобы меня не заметили, чтобы забыли, что я тут. И вдруг эта Ряба напоминает! Чем чёрт не шутит, вдруг бабка и впрямь слопает живьём, или даже сваренную вкрутую…
Из окошка, безжалостно смяв кружевную шторку, выглянула сморщенная крохотная старушка с неожиданно розовыми волосами и снова тоненько завопила:
— Яга! Да что ты вытворяешь?! Привезла девочку только-только после больницы и орёшь, как оглашенная! А ну, смирись тут же!
Бабка смущённо отмахнулась:
— А чего вы меня выводите? Что одна, что второй! Прямо это… Кто в избушке хозяйка?!
— Ты! — язвительно ответила Косматка, тряся головой. — Не очень хозяйничай только, и всё будет тип-топ!
Я тихонечко сползла с повозки, бочком подбираясь к крыльцу. Старушка из окна всплеснула сухонькими ручонками:
— Ой, матушка Макошь! Гляньте, как выросла-то наша Ладушка! Ходи, ходи в избу-то, не бойся, она смирная, не то что эта оглашенная!
Яга снова топнула ногой и твёрдо сказала:
— Заткнитесь все немедленно! Подымайся, внучка, не слушай этих… Сейчас покушаешь, выспишься, и всё будет хорошо.
И странно, после этих слов все и правда заткнулись, куда-то заторопились, словно по делам, а я осторожно ступила на доски крыльца. Ничего страшного не произошло. Избушка не закудахтала, не подпрыгнула, я беспрепятственно добралась до двери и открыла её.
Внутри… О, внутри всё оказалось таким… просторным! На память пришел Гарри Поттер с его магическими безразмерными палатками. Неужели и здесь магия? Большое помещение, даже не слишком похожее на классическую горницу, но зато с пузатой, гордо выпятившей бока на полкомнаты, печкой. Эта бандура, очевидно, была родной моему сердцу, потому что оно сладко сжалось и торопливо застучало при виде белёных неровных стенок. Я точно провела на печке пару весёлых моментов, по крайней мере, пятки зачесались конкретно. Это я тогда так сильно ударилась о крашенные доски пола, прыгнув на спор с самой верхушки полатей! А вот на спор с кем…
Отвернувшись от печки, я оглядела комнату. Стол, застеленный белоснежной скатертью, ломился от еды. Пар струился от истекающих потом глянцевых пирожков, от глупого румяного поросёнка с яблоком в пасти, от золочёного самовара с изящными ручками и широкой короной, обнявшей дутый заварной чайничек. Рыба в окружении печёных овощей, круглые щёчки картофелинок, по которым стекало растопленное масло, всякое всё в разноцветных плошках, ржаной хлеб длинными ломтями… На него бы ещё постного масла, да присыпать солью… Снова вкус, пришедший из далёкого детства, защекотал мой язык.
И тут на меня набросилась старушка с розовыми патлами. Набросилась, конечно, с поцелуями, обхватила меня тоненькими, как веточки, ручонками и принялась тискать, вертеть во все стороны и ахать, восхищаясь:
— А большая-то какая! А худенькая! А глазки-то мамочкины, глянь, Баюнна, чистая Лёленька! А волосы пошто срезала под корень, ой-ой-ой, волосы — главная женская сила, а для ведьмы уж и подавно!
— Агашка, выселю на болото! — негромко пригрозила Яга, возясь в углу. Я услышала характерное гудение и, обернувшись, с удивлением увидела самый настоящий и довольно-таки новый компьютер. Но Агаша не дала мне передышки, подтолкнув к лавке:
— Садись, покушай, золотце! Голодная, небось! Давай я тебе рыбки положу, картошечки! Не стесняйся, кушай, ты же дома, а не в гостях!
И забурчала, наваливая в тарелку всего понемножку:
— Выселю, выселю, а кто избушку чистить будет? Кто стирать и убирать будет? Где ты ещё такую работящую кикимору найдёшь, а, Яга?!
В тарелку к рыбе притулились два куска поросёнка, политые густым соусом…
— Они ж все лентяйки, по углам прячутся, да ноют, что никто их не любит! А я как книжку прочитала бесценного дохтура Карнегия, дай ему Числобог здравия и долгой жизни, я всех люблю и всех-всех имена знаю, и скатёрка вон меня слушает, ласковая стала, чаёк заваривает с бергамотой!
Горка картошки уже грозилась вывалиться на упомянутую скатерть, а овощи вообще испуганно жались к рыбе, вдруг места не хватит? Понемножку в понятии Агаши означало всего, что есть, по килограмму! Я даже рыпнуться не успела, как тарелка оказалась передо мной, в руке ломоть хлеба, а кикимора зависла над плечом, шепча ласково:
— Кушай, кушай, а бабку не слушай, она сегодня чегой-то сердитая, орёт на всех, вон почки заячьи из-за ней разбила, а ничего, ещё попробуешь, скатёрка сготовит, я попрошу…
Покорно макнув хлеб в соус, в отсутствии вилок и ножей я неумело загребла ломтем чуть-чуть овощей и отправила в рот. И едва не застонала от наслаждения! Было невероятно вкусно! И овощи, и мясо, и рыба, всё так и таяло на языке, даже жевать почти не приходилось.
А Агаша шептала и шептала, словно гипнотизируя:
— Поправиться тебе надо, золотце, худенькая какая, аж рёбра светят насквозь! Ну, ничего, Агаша тебя подкормит, хоть на человека будешь похожа, а то ни груди, ни попы, кто ж тебя замуж возьмёт…
— Агашка, пусти девчонку, дай ей поесть! — проскрипело из угла вроде и тихонько, а кикимора послушалась немедленно, отстала, юркнула за печку, откуда послышалось шарканье метлы.
