– Нашел, – сказал он вполголоса. – И правда очень интересный вопрос.
– Интересный-шминтересный! – завопил Граф Олаф. – А ну печатай!
Клаус улыбнулся и забарабанил по клавишам. Его сестры подошли поближе, и каждая положила руку брату на плечо.
– А почему? – спросила Солнышко.
– Солнышко права, – кивнула Вайолет. – Почему ты решил пустить Графа Олафа в прачечную?
Средний Бодлер напечатал последнее слово – это было слово «Н-Е-Б-О-С-К-Р-Е-Б-Ы» – и посмотрел на сестер.
– Так ведь сахарницы там нет, – сказал он и распахнул дверь.
– Чего? – заорал Олаф. – Как это нет? Есть!
– К сожалению, Олаф прав, – сказала судья Штраус. – Вы же слышали, что сказал Дьюи. Когда ворон подобьют из гарпунного ружья, они упадут на липучку для птиц и уронят сахарницу в трубу…
– Якобы, – хитро усмехнулся Клаус.
– Хватит городить чушь! – закричал Граф Олаф, потрясая гарпунным ружьем, и зашагал в прачечную.
Однако почти сразу же стало ясно, что средний Бодлер говорил правду. Прачечная отеля «Развязка» была очень маленькая, и помещалось в ней всего лишь несколько стиральных и сушильных машин, груды грязного постельного белья и несколько пластмассовых бутылок, в которых, по всей видимости, хранилось некоторое количество крайне горючих химикалий, как и говорил Дьюи. В углу, под потолком, виднелась толстая металлическая труба, по которой пар из машин выходил наружу, но не было никаких признаков того, что сахарница попала в эту металлическую трубу и вывалилась на деревянный пол прачечной. Граф Олаф с хриплым яростным ревом принялся открывать и тут же захлопывать дверцы стиральных и сушильных машин, а потом подхватил груду грязного постельного белья и раскидал ее по полу.
– Где она? – прорычал он, и из свирепо перекошенного рта полетели брызги слюны. – Где сахарница?!
– Тайна, – ответил Клаус. – Тайна, которую Дьюи Денуман унес в могилу.
Граф Олаф развернулся лицом к бодлеровским сиротам, которым никогда еще не доводилось видеть его таким страшным. Никогда еще не сверкали так ярко его глаза, и никогда еще улыбка его не была такой извращенной – здесь это слово означает «Отмеченной столь сильной жаждой зла, что это казалось нездоровым». И при этом лицо его напоминало лицо Дьюи Денумана, когда он тонул, словно злоба негодяя причиняла ему самому ужасную боль.
– Он будет не последним волонтером, которому суждено погибнуть сегодня, – произнес Граф Олаф кошмарным шепотом. – Я уничтожу в этом отеле всех до единого, и плевать мне на сахарницу. Я выпущу медузообразный мицелий, и все разом, и волонтеры, и негодяи, испустят дух в страшных мучениях. Союзники подводили меня не реже, чем враги, и мне не терпится от них избавиться. А тогда я столкну с крыши лодку и уплыву вместе с…
– Лодку с крыши сталкивать нельзя, – сказала Вайолет. – Она разобьется из-за силы тяжести.
– Кажется, пора вносить силу тяжести в список моих врагов, – пробормотал Олаф.
– Я сниму вам лодку с крыши, – спокойно продолжала Вайолет, и брат с сестрой уставились на нее в ужасе. Судья Штраус поглядела на нее в изумлении. Даже Граф Олаф казался несколько озадаченным.
– Правда? – спросил он.
– Конечно, – сказала Вайолет. – Все идет именно так, как вы говорили, Граф Олаф. Благородные люди подвели нас все как один. У нас нет причин не помочь вам сбежать.
– Вайолет! – воскликнули Клаус и Солнышко, охваченные одним ужасом на двоих.
– Не надо! – воскликнула судья Штраус, которой пришлось переживать свое изумление в одиночку.
Граф Олаф все еще выглядел несколько озадаченным, однако лишь поглядел на старшую Бодлер и пожал плечами.
– Ладно, – сказал он. – И что тебе для этого нужно?
– Несколько грязных простыней, – сказала Вайолет. – Я свяжу их вместе и сделаю парашютный тормоз, как в Мертвых горах, когда я остановила летевший с горы фургон.
– Мне всегда было интересно, как тебе это удалось, – сказал Олаф, и прозвучало это так, словно он восхищался изобретательскими способностями старшей Бодлер.
Вайолет вошла в прачечную и подобрала с пола несколько простыней, стараясь выбрать почище.
– Пойдем на крышу, – тихо сказала она. Брат с сестрой подошли к ней поближе, и каждый положил руку ей на плечо.
– А почему? – спросила Солнышко.
– Солнышко права, – кивнул Клаус. – Почему ты помогаешь Графу Олафу сбежать?
Старшая Бодлер посмотрела сначала на охапку простыней, а затем на брата с сестрой.
– Так ведь он возьмет нас с собой, – сказала она.
– И с чего вдруг? – поинтересовался Олаф.
– Одному вам с лодкой не управиться, – хитро усмехнулась Вайолет, – а нам надо покинуть отель так, чтобы не заметила полиция.
– Дело говоришь, – сказал Олаф. – Ну и ладно, так или иначе вы окажетесь у меня в руках. Пошли.
– Рано, – сказала Солнышко. – Еще одно.
Все уставились на младшую Бодлер, на лице которой появилось непостижимое выражение. Даже брат и сестра не понимали, что она задумала.
– Еще одно? – переспросил Граф Олаф, глядя на Солнышко сверху вниз. – Ну?
Старшие Бодлеры посмотрели на сестру и почувствовали, как по спине у них побежали мурашки – словно круги по воде. Пройти по жизненному пути, не совершив ни одного сколько-нибудь злодейского поступка, очень трудно – ведь, прежде всего, в мире столько злодейства. Когда на жизненном пути Бодлеров возникали непостижимые ситуации и сироты не знали, как поступить, детям часто казалось, что они чудом балансируют на вершине чего-то ужасно хрупкого и ужасно опасного и что если они не будут очень осторожны, то им предстоит падение с огромной высоты прямо в пропасть злодейства. Вайолет чувствовала, что чудом балансирует на этой хрупкой вершине, когда предложила Графу Олафу устроить побег, хотя и думала, будто делает это ради спасения своих брата и сестры и себя самой, а Клаус чувствовал, что чудом балансирует на этой хрупкой вершине, когда помогал Олафу отпереть дверь прачечной, хотя и знал – сахарницы там нет. И разумеется, все трое сирот чувствовали, что чудом балансируют на этой хрупкой вершине, когда думали о Дьюи Денумане и о том страшном мгновении, когда он погиб от оружия в их руках. Но когда Солнышко ответила на вопрос Графа Олафа, часы отеля «Развязка» дважды пробили «Не так!», и брат с сестрой задумались, не потеряли ли они равновесие и не летят ли они прочь от всех благородных людей на свете.
– Поджечь отель, – сказала Солнышко, и все бодлеровские сироты почувствовали, что летят в пропасть.
Глава тринадцатая
– Ха! – каркнул Граф Олаф. – Приз в студию!
Он употребил выражение, которое здесь означает «Сдается мне, это предложение сулит поразительные развлечения и сладостные скандалы!» – хотя в подводном каталоге Дьюи Денумана содержится перечень из
двадцати семи случаев, когда призы доставались Графу Олафу нечестным и обманным путем. С глумливой улыбкой он опустил ту руку, в которой не было гарпунного ружья, и погладил Солнышко Бодлер по голове.
– Как я погляжу, младшая сиротка все-таки пошла по моим стопам! Значит, не такой уж я плохой опекун! – закричал он.
– Вы
