– Поджечь отель, – настойчиво повторила Солнышко.
– Тебе нехорошо, да, Солнышко? – заботливо спросил Клаус, заглядывая сестре в глаза. Он испугался, что медузообразный мицелий, который всего несколько дней назад угрожал жизни младшей Бодлер, скверно на нее повлиял. Клаус провел исследование и придумал, как обезвредить зловредный грибок, но теперь ему показалось, что, быть может, он обезвредил его не до конца.
– Мне отлично, – ответила Солнышко. – Поджечь отель.
– Ах ты, моя цыпочка! – воскликнул Граф Олаф. – Да если бы Кармелите хоть чуточку твоих мозгов! Я так закрутился со всеми делами, что мне и в голову не пришло поджечь этот отель! Но даже если очень занят, не следует забывать о хобби!
– Ваши хобби, Граф Олаф, – попросту злодейство! – сказала судья Штраус. – Даже если Бодлеры решили принять участие в ваших кознях, я сделаю все, что в моей власти, и не допущу этого!
– Нет у вас никакой власти, – осклабился Граф Олаф. – Ваши коллеги-судьи – мои союзники, ваши коллеги-волонтеры болтаются по вестибюлю с завязанными глазами, а у меня гарпунное ружье!
– А у меня всеобщая история несправедливости! – воскликнула судья Штраус. – Ведь должна же эта книга на что-то сгодиться!
Негодяй не стал спорить, а просто нацелил на судью оружие.
– Давайте, сиротки, разводите огонь в прачечной, – сказал он, – а я тут позабочусь, чтобы судья Штраус нам не помешала.
– Есть, сэр, – сказала Солнышко и протянула руки брату и сестре.
– Не смейте! – закричала судья Штраус.
– Зачем ты это делаешь, Солнышко? – спросила сестру Вайолет. – Ведь ты причинишь вред невинным людям!
– Почему ты помогаешь Графу Олафу сжечь это здание? – закричал Клаус.
Солнышко оглядела прачечную и подняла глаза на брата и сестру. Она молча покачала головой, как будто ей было некогда пускаться в подробные объяснения.
– Помогите, – сказала она, и больше ей ничего говорить не понадобилось.
Хотя Клаусу и Вайолет поведение сестры казалось непостижимым, они вошли в прачечную вместе с ней, а Олаф разразился лаконичным победным хохотом.
– Ха! – воскликнул Граф Олаф. – Послушайте меня, сиротки, и я научу вас лучшим моим фокусам! Сначала расстилаете по полу грязное белье. Потом берете бутылки с крайне горючими химикалиями и поливаете белье.
Вайолет молча расстелила на деревянном полу прачечной грязные простыни, а Клаус и Солнышко взяли пластмассовые бутылки, открыли их и разлили содержимое по полу. По прачечной поплыл сильный резкий запах, а дети повернулись к Олафу и спросили, что делать дальше.
– А теперь? – спросила Солнышко.
– Теперь нужна спичка и растопка, – ответил Олаф и полез в карман той рукой, в которой не было ружья. – Всегда ношу с собой спички, – сообщил он, – а мои враги всегда носят с собой растопку. – Он подался вперед и вырвал из рук судьи Штраус книгу «Отвратительные и лицемерные аферисты-финансисты». – На что-то она действительно сгодится, – заметил злодей и швырнул книгу на грязное белье, едва не попав в Бодлеров, которые как раз выходили в коридор.
Упав на простыни, книга Джерома Скволора раскрылась, и дети увидели аккуратную диаграмму со стрелками, отточиями и пояснениями мелким шрифтом внизу. Бодлеры наклонились прочитать, что же написал специалист по несправедливости, и успели заметить лишь слова «подземный ход», когда Олаф зажег спичку и мастерски кинул ее в самую середину страницы. Бумага тут же занялась, и книга запылала.
– Ой, – тихо сказала Солнышко и прижалась к брату и сестре. Трое Бодлеров и двое взрослых, стоявших рядом с ними, молча глядели через дверь в прачечную.
Горящая книга – исключительно печальное зрелище, ведь хотя книга – это всего-навсего бумага и типографская краска, возникает такое чувство, словно все содержащиеся в ней мысли обращаются в пепел, чернеют и скручиваются вместе со страницами, корешком и переплетом – это слово означает не только «обложка», но и «ткань, клей и нитки, которые скрепляют страницы». Когда кто-то жжет книгу, то проявляет глубочайшее неуважение к мыслительной работе, породившей ее идеи, к тому труду, который потребовался, чтобы связать воедино слова и предложения, и ко всем бедам, которые постигли автора, от нашествия термитов, которые едва не уничтожили все черновики, до большого валуна, которым кто-то придавил художника, когда тот сидел на берегу пруда, поджидая, когда ему доставят рукопись. Судья Штраус смотрела на книгу, потрясенно нахмурившись и думая, вероятно, об исследованиях Джерома Скволора и обо всех негодяях, которых с их помощью можно было бы передать в руки закона. Вайолет, Клаус и Солнышко думали о пожаре, который унес жизни их родителей, лишил их дома и вынудил бороться за жизнь самостоятельно, что здесь означает «Сначала переходить от опекуна к опекуну, а затем от одной отчаянной опасности к другой отчаянной опасности, пытаясь уцелеть и разгадать тайны, которые висели у них над головой, словно пелена дыма». Бодлеровские сироты думали о первом пожаре, который ворвался в их жизнь, и не знали, окажется ли этот пожар последним.
– Лучше бы нам убраться отсюда, – нарушил молчание Граф Олаф. – Как показывает мой богатый жизненный опыт, стоит пламени добраться до химикалий, и пожар распространяется очень быстро. Боюсь, вечеринку с коктейлями придется отменить, но если мы не будем слишком долго копаться, у нас останется время на то, чтобы перед отплытием заразить всех постояльцев медузообразным мицелием. Ха! К лифту!
Крутанув в руках гарпунное ружье, негодяй зашагал по коридору, волоча за собой судью, а Бодлеры побежали следом. Но когда они добежали до лифта, дети обратили внимание на табличку, привинченную возле узорных ваз. Точно такая же табличка висела и в вестибюле, да вы и сами, скорее всего, видели такие таблички. «ПРИ ПОЖАРЕ, – гласили вычурные буквы, – ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЛИФТОМ ЗАПРЕЩАЕТСЯ. ПОЛЬЗУЙТЕСЬ ЛЕСТНИЦАМИ».
– По лестнице, – сказала Солнышко, показывая на табличку.
– Наплевать, – презрительно скривился Граф Олаф, нажимая кнопку вызова.
– Опасно, – уперлась Солнышко. – По лестнице.
– Может, это ты придумала поджечь отель, крошка, – сказал Граф Олаф, – но командую здесь я! Если мы поплетемся по лестнице, то не успеем взять мицелий! Едем на лифте!
– Да тьфу, – вполголоса сказала Солнышко и задумчиво нахмурилась.
Вайолет и Клаус с подозрением взглянули на сестру, не понимая, как это ребенок, которому ничуть не претило поджечь целый отель, расстраивается из-за такого пустяка, как лифт. Но тут Солнышко поглядела на брата и сестру с хитрой улыбкой и произнесла одно-единственное слово, которое все прояснило.
– Прелюдия, – сказала она, и в следующий миг ее брат и сестра просияли.
– Чего? – свирепо спросил Олаф и нажал на кнопку еще несколько раз, хотя подобное варварство, как всем известно, не ускоряет работу лифта.
– Моя сестра имеет в виду, – сказала Вайолет, – что она усвоила урок по поджигательству.
Однако младшая Бодлер имела в виду совсем не это. Клаус и Вайолет поняли: словом «прелюдия» Солнышко хотела напомнить им об отеле «Прелюдия» и о том,
