– Да я никогда в жизни не был нелюбезным. – Олаф костлявой рукой пригладил водоросли на голове. – Я, в общем-то, беспорочная девица, и в животе у меня младенец. Это Бодлеры нелюбезные и вон та самозванка, что лежит на промокшей библиотеке.
– Библиотека? – ахнул Флетчер. – На острове никогда не было библиотеки.
– Ишмаэль говорил, что от библиотеки непременно жди неприятностей, – добавил Брустер. – Нам повезло – к нашим берегам ни одной книги ни разу не прибивало.
– Вот видите! – Желто-оранжевое платье на Олафе зашуршало на утреннем ветерке. – А вон та коварная женщина нарочно притащила книги в колонию, чтобы проявить нелюбезность по отношению к вам, бедным, примитивным людям. А Бодлеры с нею в дружбе! Это их вы должны оставить на отмели, а меня пригласить на Олафленд и поднести подарки.
– Остров не называется Олафленд! – возмутилась Пятница. – Это вас здесь уже оставили!
– Тут какая-то путаница! – воскликнул Омерос. – Без Ишмаэля нам не разобраться.
– Омерос прав, – присоединился к нему Калипсо. – Мы не должны ничего решать, пока не поговорим с Ишмаэлем. Пойдем отнесем все находки к нему в палатку.
Поселенцы закивали, а несколько островитян подошли к книжному кубу и принялись толкать его вдоль отмели. Это было нелегко, куб раскачивался на неровной поверхности. Бодлеры заметили, что нога у Кит резко дернулась вверх-вниз, и испугались, как бы их приятельница не свалилась.
– Стойте! – остановил колонистов Клаус. – Передвигать человека, который может быть серьезно ранен, опасно, особенно если это женщина, да еще беременная.
– Клаус прав, – подтвердил доктор Курц. – Я помню это с тех пор, как учился в ветеринарной школе.
– Если Магомет не идет к горе, – проговорил Рабби Блай, и все островитяне сразу поняли, что он имеет в виду, – значит гора придет к Магомету.
– Но каким образом Ишмаэль доберется сюда – ему же не дойти на больных ногах, – возразила Едгин.
– Его доставят сюда козы, – сказал Шерман. – Мы поставим его кресло на сани. Пятница, ты караулишь Олафа и Бодлеров, а остальные идут за нашим рекомендателем.
– Заодно прихватите с собой еще сердечного, – попросила мадам Нордофф. – Пить хочется, а раковина у меня почти пустая.
Раздался согласный гул голосов, и островитяне отправились к острову, неся все предметы, найденные во время поисков. Через несколько минут они превратились в неясные фигуры на фоне туманного горизонта, и Бодлеры остались в обществе Графа Олафа и Пятницы. Девочка сделала большой глоток из раковины и улыбнулась троице.
– Не беспокойтесь, Бодлеры, – сказала она ободряюще. – Мы разберемся. Я обещаю вам, этому ужасному мужчине откажут в приюте раз и навсегда.
– Я не мужчина, – захныкал Олаф измененным голосом. – Я – особа женского пола с младенцем внутри.
– Комедиант, – буркнула Солнышко.
– Сестра права, – сказала Вайолет. – Ваш маскарад не сработал.
– Ну, вам же хуже, если я перестану притворяться, – фыркнул негодяй. Он все еще говорил нелепым высоким голосом, но глаза у него между космами водорослей сверкали. Он завел руку назад и достал гарпунное ружье с ярко-красным спусковым крючком, которое было заряжено последним гарпуном. – Если я скажу, что я – Граф Олаф, а не Кит Сникет, так ведь я могу и вести себя как негодяй, а не как благородная личность.
– Вы никогда не вели себя как благородная личность, – запротестовал Клаус, – каким бы именем ни назывались. А оружие ваше нас не пугает – гарпун всего один, а на острове полно людей, которые знают, какой вы злобный и нелюбезный.
– Клаус прав, – сказала Пятница. – Лучше отложите оружие. В таком месте, как это, оно бесполезно.
Граф Олаф покосился сперва на Пятницу, потом на Бодлеров, открыл рот, словно собираясь сказать еще что-нибудь коварное своим измененным голосом. Но тут же закрыл рот и с отвращением поглядел на лужи вокруг.
– Надоело мне тут шататься, – пробурчал он. – Есть нечего, одни водоросли да сырая рыба, а все ценное утащили болваны в длинных халатах.
– Не вели бы вы себя так безобразно, – заметила Пятница, – могли бы жить на острове.
Бодлеры нервно переглянулись. Хотя бросать Олафа на отмели одного и казалось им немного жестоким, но и представить себе, что его могут пригласить на остров, было немыслимо. Пятница, конечно, не знала всего о Графе Олафе и лишь один раз столкнулась с его нелюбезностью, когда впервые его увидела, но Бодлеры не смели рассказать ей всю историю Олафа целиком, не поведав своей собственной, а они не могли предвидеть, что подумает Пятница об их нелюбезности и коварстве.
Граф Олаф внимательно посмотрел на Пятницу, как бы что-то прикидывая. Затем с хитрой усмешечкой повернулся к Бодлерам и протянул им гарпунное ружье.
– Пожалуй, ты права, – сказал он. – В таком месте, как это, оно бесполезно.
Он все еще говорил измененным голосом и при этом поглаживал наглядный признак своей фальшивой беременности, как будто в животе у него и впрямь рос младенец.
Бодлеры взглянули на Олафа, а потом на оружие. Когда в последний раз они дотрагивались до гарпунного ружья, предпоследний гарпун вылетел и убил благородного человека по имени Дьюи. Вайолет, Клаус и Солнышко не могли забыть, как Дьюи, умирая, погрузился в пруд, и теперь, глядя на негодяя, предлагавшего им ружье, они вспоминали, какое опасное и страшное это оружие.
– Нам он не нужен, – сказала Вайолет.
– Опять какой-то из ваших фокусов, – проговорил Клаус.
– Никаких фокусов, – высоким голосом возразил Олаф. – Я отказываюсь от своих негодяйских привычек, я хочу жить с вами на острове. Мне очень горько слышать, что вы мне не верите. – Выражение лица у него было серьезное, точно он и впрямь огорчен, но глаза при этом ярко блестели, как бывает у тех, кто собирается отпустить шутку.
– Враль, – буркнула Солнышко.
– Вы обижаете меня, сударыня, – отозвался Олаф. – Я такой же честный, как день длинный.
Негодяй использовал выражение совершенно бессмысленное. Одни дни бывают длинными, например, в разгар лета, когда солнце светит действительно очень долго, или же во время Хеллоуина[47], когда день невыносимо долго тянется в ожидании того, когда придет время надеть маскарадный костюм и начать требовать конфет у незнакомцев. А бывают короткие дни, особенно зимой или когда занимаешься чем-то приятным, например читаешь интересную книжку или идешь за случайным прохожим, чтобы выяснить, куда он направляется. Словом, если кто-то такой же честный, как день длинный, значит о честности и речи нет. Дети с облегчением увидели, что Пятницу не сбило с толку Олафово нелепое выражение и она сурово сдвинула брови, глядя на негодяя.
– Бодлеры говорили мне, что вам нельзя доверять, и я сама вижу, что это правда. Оставайтесь здесь, Олаф, пока не вернутся остальные, тогда мы решим, что с вами делать.
– Я не Граф Олаф, – запротестовал Олаф. – А нельзя ли мне пока глоточек вашего кокосового зелья, которое тут упоминали?
– Нет, – отрезала Пятница
