Маттео пробрался через подлесок и достиг склона, на котором сосновые стволы плотно прижимались друг к другу. Дальше находилась широкая лесная тропа, над которой танцевал желтый свет фонарей. Там передвигались остальные наемники из Черного отряда. Мужчины с тяжелыми арбалетами на плечах. Помощники, гнавшие вперед упрямых мулов. Рыцари в черных мундирах со скрещенными щитами. Больше не было видно гербов, которые они раньше с гордостью демонстрировали во время битв. В конце войны они оказались не на той стороне.
«Какой еще войны?» – в замешательстве подумал Маттео.
Он почувствовал целый поток эмоций, поднимающийся с лесной тропы. Там, внизу, маршировали убийцы и насильники, рыцари удачи и отчаявшиеся люди, у которых война забрала всякий смысл жизни. И они рассказывали друг другу о нем. О живой грязи, которая их преследовала.
Маттео охватило едва контролируемое желание спуститься вниз по склону, схватить пару болтунов и ощутить их кровь на себе. Так и будет! Он сейчас…
Нет! Это был не он! Он был воплотившейся ненавистью дома Канали, а не проклятием Черного отряда. Истории, рассказываемые наемниками, меняли его. Ему нужно было бежать от них!
Шаг за шагом, он отступил вверх по склону. Он не должен был находиться здесь, почти в ста милях от своего города. Рано или поздно Люцио Тормено вернется в Арбору. Когда Маттео увидел его в октагоне, он почувствовал, о чем мечтал старый верховный священник и насколько сильной была его привязанность к сожженному городу.
Он потерпит, решил Маттео. Что такое несколько месяцев? В Арборе его ненависть была неподдельной и ощущалась сильнее всего. Это был его город. Люцио отнял его у Маттео. И как только верховный священник вернется туда, Маттео сразу же выжмет всю кровь из его конечностей. Он восстал из могилы, чтобы сделать именно это.
ТУАР, РЫЦАРСКИЙ ЗАЛ В РОЗОВОМ ЗАМКЕ, ВЕЧЕР, 30-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА ЖАРЫ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ
То, что он, как один из шпионов Фелиции, не принадлежал к любимчикам Луциллы, Рутгеру было ясно. Он ожидал, что его отправят к простым лучникам герцогини, которые разбили лагерь на мысе перед Туаром. Но с тех пор, как он привел сюда Джулиано, его попросту игнорировали, при этом он не мог покинуть Розовый замок без приказа.
Поэтому он сидел в рыцарском зале, где стояла удушливая жара, держал в руках кубок с разбавленным вином и бесцельно смотрел на стол, покрытый глубокими царапинами. Он также не мог понять, почему из города отправили только шпионов и почему лучники, которые сидели в засаде, не нападали на Черный отряд верховного священника.
– У него, небось, уже полные штаны, – прозвучал слегка пьяный голос за соседним столом. – Ставлю кайзерталер, что он не продержится даже часа!
– Он все-таки Тормено, – заметил другой.
Рутгер обернулся:
– Вы говорите о вестнике, Джулиано Тормено?
– Ты тоже хочешь поспорить? – спросил его предводитель сидящих за соседним столом, пожилой лучник, чьи тонкие каштановые волосы уже начали выпадать спереди. – Это стоит того, только если ты считаешь, что он продержится с крысами дольше двух часов.
– Он в крысиной камере? – удивленно спросил Рутгер. – Я думал, мы держим его в качестве заложника.
– Зачем? У нас ведь есть еще один Тормено. А этого трепача мы используем для особого послания. – Стрелок злобно засмеялся. – По крайней мере, одну его часть. Остальное пойдет на корм крысам…
Рутгер почувствовал себя так, как будто его ударили в живот. Ему не особо нравился Джулиано, но так к нему относиться? Он пришел сюда под знаменем вестника… и действительно верил, что сможет сделать хорошее предложение мира. Позволить ему умереть подобным образом было свинством! Фелиция никогда бы так не поступила.
– Ну что, на сколько споришь?
– У меня с собой ни монеты, – соврал он, постучал по столу на прощание и поднялся. Чертов сын священника с его причудливыми представлениями о рыцарстве… Он ведь предупреждал этого идиота!
Путь во внутренний двор проходил мимо замковой кухни, где он и сам когда-то работал. Пухлая служанка, которую Рутгер знал в то время, помахала ему. Под мышкой она несла горшок.
– Добрый вечер, Бенедетта, – приветствовал он ее.
– Привет, покоритель сердец. – Она вышла из кухни. – Мой мимолетный поклонник решил провести меня во двор?
– Ты все еще злишься на меня?
Он провел с Бенедеттой несколько ночей, прежде чем присоединился к Фелиции, но это было много лет назад. И он ей ничего не обещал…
– Как я могу злиться на единственного мужчину, который покорил мое сердце куриным паштетом? – Она одарила его улыбкой, такой же сияющей, как и в их первую ночь. – Проведешь меня в клетку? Это для кровавых псов герцогини. Мне они совсем не нравятся.
Рутгер заглянул в горшок. Он больше чем наполовину был заполнен костями и мясными отходами. Крайне глупая идея пришла ему в голову.
– Ты можешь мне это оставить?
Она посмотрела на него с удивлением.
– На кухне я найду тебе чего-нибудь получше.
– Это именно то, что нужно. – Он посмотрел на нее своими большими глазами.
Раньше она не могла устоять перед этим взглядом. Даже сейчас к ее щекам прилила кровь.
– Для чего тебе это?
Рутгер нежно поцеловал ее в лоб.
– Не спрашивай, красавица. – Он потянулся к горшку, и она разжала пальцы.
– Я вернусь, как только смогу, – пообещал Рутгер, зная, что никогда больше не сможет вернуться.
Он поспешно удалился, взял во дворе замка фонарь и спустился в темницу.
Один-единственный страж дремал перед лестницей, которая вела вниз, к крысиной камере. Рутгер знал в лицо мужчину, у которого над поясом с оружием свисал огромный живот. Толстяк сонными глазами посмотрел на него:
– Что ты здесь делаешь?
– Герцогиня хочет, чтобы сын священника помучался немного дольше. – Рутгер вздохнул. – Ты же знаешь ее… Наверняка тоже поспорила, сколько он продержится.
– Черт, – произнес страж и заглянул в горшок. – Если крысы это сожрут, то на какое-то время оставят идиота в покое…
– Ты все еще можешь изменить свою ставку, – невинно заметил Рутгер. – А я пока побуду внизу. Так что сын священника не останется без присмотра.
Он увидел, как толстый страж задумался, а затем наконец кивнул:
– Только не выпускай его.
– Это мне и в голову не пришло бы, – заверил его Рутгер.
– Тогда подождешь меня здесь?
Рутгер торжественно положил руку на сердце:
– Клянусь честью моей матери.
Клятва Рутгера снова сделала стража недоверчивым. Он помедлил, но потом переступил через себя и ушел, шаркая.
Рутгер поспешно спустился в крысиную камеру. Сквозь толстую деревянную дверь он услышал, как Джулиано тихо причитал. Он с облегчением вздохнул, отодвинул засов двери и вошел в камеру.
Крысы бросились наутек сквозь щели в стенах. Джулиано, моргая, посмотрел в его сторону.
– Пожалуйста,
