ДАЛИЯ, ОКТАГОН, РАННИЙ ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ
Он собирался убить своего отца еще до конца мессы! Милан выглянул из галереи в купольный зал октагона. Нандус Тормено стоял с широко расставленными руками и читал проповедь за алтарем, единственным украшением которого был серебряный лунный диск. Верховный священник был худым мужчиной аскетического телосложения. Волосы у него на голове поседели, но все еще были густыми.
– Искреннее покаяние – это пламя, которое способно сжечь любые изъяны в наших душах…
Примерно восемьдесят человек пришли, чтобы послушать священника. Милан решил, что этого будет достаточно, чтобы реализовать его смертоносный план. Он не желал, чтобы отец расстался с жизнью, – Милану хотелось убить то, что верховный священник ценил больше жизни: свое имя!
Его отец стоял посреди величественного храма. На тридцать шагов вверх поднимался октагон, башня в виде восьмиугольника, выложенная из массивного камня и не имеющая ни окон, ни световых люков. В храмах Бога всегда стояла сплошная тьма, и лишь на самой вершине купола, простирающегося над октагоном, было встроено большое круглое окно.
Благодаря этому священник, который проводил полуденное богослужение, стоял в потоке золотого света. А в те немногие ночи, когда Господь уделял своим детям полное внимание, в небе светилась большая круглая луна, его серебряное око, и октагон превращался в волшебное место, погруженное в призрачный свет.
Такие служения нравились Милану больше всего. И не имело значения, что именно проповедовал его отец, – Милана пленила магия ночи. Подобную ночь он никогда не осквернил бы своим поступком! Час сумерек, короткий промежуток между днем и ночью, был подходящим временем для того, чтобы совершить преступление, которое даже при благосклонном отношении в лучшем случае можно было назвать темным.
Вечерняя заря пронизывала тьму октагона. Словно призрачные змеи, вокруг алтаря поднимались столбы серовато-голубого дыма из кадильниц. Тяжелый запах ладана наполнил купольное помещение, ошеломляя присутствующих и придавая еще больше веса и без того мощному голосу его отца.
– Добрая слава украшает человека лучше, чем золото, – произнес Нандус одно из своих любимых утверждений. – Так как слава продолжает жить и после смерти. Это единственная постоянная ценность в нашем бренном мире.
Нандус повернулся, чтобы верующие, стоявшие небольшими группами в купольном зале, могли видеть его лицо. В храме не было твердо установленного порядка. Посетители богослужения могли сами решать, где им стоять, поэтому во время проповеди священники постоянно ходили вокруг алтаря, который возвышался посреди октагона.
Нандус поднял руки и призвал верующих спеть вместе с ним. Черное облачение священника без каких-либо украшений делало его руки похожими на крылья. Завершенности официальному одеянию придавала лунно-белая сорочка длиной почти до пола. На мгновение Милан посмотрел на меч с широким лезвием, который его отец носил на поясе в качестве символа своего звания. Верховные священники были единственными слугами Бога, которым разрешалось носить оружие.
– Совершенство! Каждый день мы должны стремиться достигнуть его! – Звучный голос Нандуса отражался от мощных стен.
Это стремление к совершенству было проклятием, которое преследовало Милана всю его жизнь. Сколько он себя помнил, его отец распоряжался каждым часом каждого дня. Милану постоянно приходилось учиться, и, хотя он трудился не покладая рук, Нандус всегда находил причины для критики.
Сам же отец, аскетический Нандус Тормено, знаменитый верховный священник Цилии, всегда доводил все свои начинания до совершенства и никогда не терпел поражений. На этом основывалась гордость отца, вся его жизнь – и именно это Милан хотел у него отнять! Если бы собравшиеся верующие увидели Нандуса испуганным и беспомощным, пускай лишь на несколько мгновений, этого бы хватило, чтобы разрушить то, что он строил всю свою жизнь, – репутацию.
Милан проверил зачерненный сажей трос, продетый сквозь железное кольцо на вершине купола. Чтобы замедлить свое падение, ему нужно было держаться за трос правой рукой.
Сын священника нервно нащупал второй трос, который проходил сзади через его пояс. Узел казался прочным. Этот трос должен был спасти ему жизнь.
Милан решительно натянул на лицо маску ворона. Он тайком работал над этой маскировкой два года, с той ночи, когда Нандус так нещадно выпорол его розгой, что оба старших брата Милана, Джулиано и Фабрицио, в конце концов были вынуждены вмешаться, чтобы усмирить отца.
И это всего лишь потому, что Милан неправильно назвал регионы Цилии, в которых рассказывали два варианта сказки о Человеке-вороне. Теперь тот самый Человек-ворон явился к Нандусу Тормено, чтобы уничтожить его.
Руки Милана выглядели почти в два раза длиннее благодаря закрепленным при помощи кожаных ремней деревянным жердям, с которых, подобно огромным крыльям, свисало полотно цвета ночи. Несмотря на несколько сотен нашитых на полотно вороньих перьев, оперение было неполным. Но это не имело значения! Сумеречное освещение внутри октагона дополняло картину, и крылья должны были выглядеть как настоящие.
Милан решительно стал на каменный парапет галереи и приготовился совершить прыжок в новую жизнь.
ДАЛИЯ, ОКТАГОН, РАННИЙ ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ
Несмотря на кожаные перчатки, трос глубоко врезался в руку Милана, пока тот скользил вниз с развевающимися крыльями. Он приземлился тяжелее, чем ожидал, и упал на колени. Металлические когти на концах крыльев заскрежетали по полу.
Милан поднял голову и закаркал, как ворона. Верующие попятились. В широком купольном зале воцарилась гробовая тишина. Милан решительно направился к алтарю, где стоял серебряный диск, символ изменчивого ночного ока Бога. Полукруглое крепление охватывало нижнюю половину серебряного диска, возвышающегося над тяжелой серебряной стойкой, которая, в свою очередь, покоилась на трех полусферах.
Милан немного неуклюже вытянул руки, так как длинные жерди мешали ему свободно двигаться. На мгновение отец посмотрел на него широко раскрытыми глазами, когда Милан схватил лунный диск с алтаря и засунул его себе за пояс.
Вор нарушил запрет! Нандус вытянул меч, символизирующий его статус, и одним прыжком приблизился к алтарю.
Милан дернул за второй трос, который был прикреплен к мешку с песком вверху галереи. Тяжелый мешок стремительно полетел вниз, а Милан взмыл вверх, при этом лезвие его отца ударилось о серебряный диск и соскользнуло с него.
Яростно размахивая крыльями, Милан взлетел к потолку.
– Сталь не может причинить мне вреда, священник, – ликующе прокаркал он.
– Схватите его! – приказал Нандус. – Это всего лишь мошенник, обычный вор!
Но с места сдвинулся лишь один человек – Лоренцо Долендо, капитан городской стражи. Он побежал к порталу октагона. Все остальные, разинув рты, продолжали с удивлением смотреть на фигуру, которая била крыльями под куполом.
С мечом в руке Нандус бросился к широкой винтовой лестнице, которая вела наверх к галерее.
Милан раскачивался перед мраморным парапетом. Ему пришлось что есть силы вытянуть левое крыло, чтобы зацепиться когтем за
