Я вновь всхлипываю, мечтая, чтобы Йорвет исчез, испарился, или просто вышел из комнаты. Но он остается здесь, он продолжает свой монолог, полный отвращения. Я слушаю, не в силах противопоставить ему хоть что-то, не чувствуя в себе возможности даже просто возразить ему, заставить замолчать и, пытаясь отвлечь себя, снова делаю маленький глоток соленого чая, стараясь не слушать и не слышать ничего.
Хочу проснуться дома, хочу, чтобы этого мира не существовало больше никогда! Локи, забери меня, умоляю!
—Ты правда думала, что мне не плевать, что у тебя там с душой? Эмоции убивают, отломанный кусок сердца выпивает…- он сплюнул на пол. – Отвратительно. Сдохнешь – и хорошо. Я только рад, что приложил к этому руку. Одной Dh’oine меньше, – он, наконец-то, посмотрел на меня и со злостью выдал: – Прекрати ныть, твой писк меня раздражает. Ты ужасна. Посмотри на себя в зеркало, дурная девка. Уродливая, толстая, тупая идиотка. Ты правда думала, что сможешь противопоставить свои телеса, которые объять-то сложно, изящности Саскии? Её красоте, уму? Обаянию? Ты достойна только лишь грязного бродяги или жалости, с которой какой-нибудь сердобольный кмет решит вытрахать тебя по-пьяной лавочке...»
— Заткнись!!! — наконец-то я нашла в себе силы возразить, и проснулась от собственного выкрика, повисшего в пустоте предрассветных сумерек, подскакивая и тупо уставившись на каменную стену. С трудом осознав, что спальня, в которой я оказалась, мало похожа на таверну в Лок Муинне, а Трисс – на одноглазого падлу-эльфа, я обессилено рухнула обратно на подушку, закрывая глаза и пытаясь привести в порядок свои мысли. Первые минуты моего дня превратились в картину Гогена*: «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?», и ответов на эти вопросы у меня не было уже довольно давно – буквально, с рождения.
Крика, прозвучавшего то ли в дрёме, то ли почти наяву, чародейка, Слава Одину, не услышала или же просто не придала ему значения, продолжая лежать на кровати в позе морской звезды на солнце. Семейное положение: “сплю на кровати, как хочу, потому что могу себе это позволить”, позволяло женщине захватить все пространство кровати и счастье блаженства. Я улыбнулась, глядя на подругу. Хорошо, что чародейка не проснулась, а то её беспокойство быстро бы переросло в переживание и попытки выведать, что же такое мне снилось, а я не хочу, чтобы чародейка нервничала понапрасну.
“Никому ничего не рассказывай. И спину ровнее”, – любил говаривать мне Локи поучительным тоном, каждый раз, когда я собиралась пойти к психотерапевту от такой жизни. Трикстер искренне считал, что его одного достаточно, чтобы моя потребность делиться своими переживаниями была полностью восполнена. Эмоциональный унитаз, в который превращался сын Лафея не протекал и не засорялся, пропуская через себя мои трагедии со снисходительностью взрослого, которому ребенок рассказал о том, что у него рыбка болеет и пучит глазки.
Ненавижу воспоминания. За те два года, которые я провела в Ведьминленде, их скопилось достаточно, чтобы настрочить не одну, и не две книги, и все они, по сути своей, были скорее счастливые, радостные или, во всяком случае, не ужасные. Кроме последнего месяца, омрачившегося постоянным присутствием Йорвета где-то рядом, доводящего меня до белого каления своими придирками, разборками, оскорблениями и даже, один раз, рукоприкладством. Понимая, что я люблю его, эльф отрывался на вашей покорной слуге на полную катушку, припоминая обиды всего остроухого рода мне одной. Да, за время моего отсутствия боль и правда поутихла. Время хорошо умеет анестезировать раны, но “фантомные боли”, порой, не давали заснуть до рассвета. Воспоминания обрушивались на голову, мешая существовать, а сознание, которому было тесно в рамках того, что изменить уже было не возможно, давило на грудь и вырезало сердце канцелярским ножиком. Оно оказывалось палачом, который извращенно копается в серой жидкости, доставая даже те струны души, которых и в помине не было.
Трикстер не раз предлагал мне стереть воспоминания об этом мире. Все – и хорошие, и, разумеется, плохие, чтобы хоть как-то успокоить воспаленный, зациклившийся мозг. Но я неизменно отказывалась, чем только вызвала гнев друга и скандалы, в конце которых от меня требовали “в таком случае не беспокой меня и варись в этом сама!”. Локи не был в состоянии понять, что я лучше буду заботливо ковырять пальцем душевные раны, в которые превратилась моя память, чем откажусь от них совсем. В конце концов, будет над чем повздыхать в старости, когда я останусь старой девой с сотней хомячков и креслом-качалкой. Почему хомячков, спросите вы? Потому что кошки — это мейнстрим и банальщина.
Я перевела взгляд на окно: там начинали пробиваться первые лучики рассвета. Значит скоро появится Йорвет, чтобы в очередной раз выносить мой бедный мозг. Хотя, я, конечно, надеюсь, что не зная обо мне ничего, эльф хотя бы изобразит дружелюбие или спокойствие. Я-то уж точно постараюсь не ссориться первая, ибо я – профессионал, моя стрессоустойчивость развивалась приключениями и общением с царской семейкой Асгарда. Я буду спокойна, как буддиский монах, весела, как нарик, только забивший косяк, и тиха, как удав, который переваривает кролика. И я искренне надеюсь, что Йорвет придерживается той же позиции.
Э-э-эх! Есть стойкое ощущение, что не для того моя роза цвела, чтобы в такую рань вставать, но что поделать, что поделать... Работаем, Аня, пора вставать, собирать монатки и выдвигаться в новый день, даже если он не обещает быть хорошим. В конце концов, тебе и жизнь не сулила ничего хорошего, но ты же зачем-то родилась?
— «Течение жизни» — это, очевидно, река, — раздумывал Йорвет, бодро перебирая ногами ровно в том темпе, при котором мне приходилось почти бежать, чтобы не отстать от группы. Как эльф умудряется мыслить и двигаться быстро одновременно? У него мозги не ударяются о стенку черепа на такой скорости? Это бы многое объяснило в его поведении и жизни. Травмы серой жидкости, это не шутка, так и совсем без ума остаться можно. — Беда в том, что тут множество мелких рек — ручьи, притоки Понтара, горные реки… Искать придется долго.
— У меня для «долго» нет времени, — пожаловалась я, страшно дыша от навалившейся нагрузки. — Максимум - недели полторы, ну, может, две. А потом мне надо будет выдвигаться к Велену. Там тоже дел невпроворот.
— Тогда попробуй быстрее шевелиться, ты еле плетешься, — пожал плечами эльф.
Его отряд,
