Светлана Анатольевна Багдерина
Смерть героя
— …Вот ты и попался, Симарон! Ты и твои прихвостни! Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь!
Люди внизу, не ожидавшие быть обнаруженными так скоро, замерли на мгновение, но тут же потянулись за оружием.
— Ты чего, Фалько, с ума сошел? Вас же всего двое, а нас — шестеро! Проваливайте отсюда! Бегите за своим трусливым принцем — может, он вам поможет! Одним вам с нами не справиться! — насмешливо долетел до края карьера ответ единственного безоружного среди них — рыжего коренастого здоровяка, но Фалько и Аник, перескакивая с уступа на уступ, уже спускались к обнажившим мечи злодеям, и глаза их сверкали адским пламенем неминуемого сражения.
— А-а-а, провались земля и небо — я на кочках проживу!.. — азартно, захлебываясь адреналином и жаждой схватки, весело и яростно проорал Фалько, и ликующее эхо, вторя ему, пойманной птицей заметалось в песчаниковых стенах.
— Вы думаете, что вы — герои? — язвительно поинтересовался Симарон, уперев толстые руки в бока и задрав голову. — Вы — шуты балаганные! Песья кость! Вороний корм!
— А вот мы сейчас и поглядим, кто тут из нас — вороний корм! — воинственно выкрикнул Аник, не забывая при этом не опережать неистово несущегося навстречу пяти мечам друга. — Смерть и слава! И сам ты — чучело огородное!
— А ты вообще помалкивай, прихвостень! Мы тебя первого повесим! — долетели персональные слова приветствия и Анику.
Тот их расслышал, побледнел и, несмотря на тот факт, что ни в карьере, ни вокруг него не было ни единого столба, не говоря уж о дереве, пригодном для такого ритуала, приотстал еще больше.
Потому что уж он-то точно знал, кто из них двоих с Фалько герой, а кто — песий корм и балаганный шут.
Ренегаты заметили демарш коротышки, захлопали себя по ляжкам и расхохотались, издевательски гундося и прихрюкивая. Но им было простительно, потому что для злосчастных отступников это был последний повод для веселья.
Как обвал, как лавина, как безумный цунами обрушился на их головы растрепанный, запыхавшийся Фалько, и его легкие клинки замелькали в воздухе, словно лезвия сенокосилки, не давая солдатам колдуна даже опомниться.
Через минуту всё было кончено.
Пятеро приспешников Симарона лежали, корчась в предсмертных муках, на земле, а Фалько, опустив, но не убрав в ножны мечи, стоял перед Симароном, в страхе прижавшимся к пыльной стенке карьера.
— По-хорошему, мне стоило бы отправить сейчас на тот свет и тебя, — горделиво откинув со лба слипшуюся от пота челку, усмехнулся капитан гвардии кронпринца. — Но принц Амза хочет получить тебя живым, не знаю, зачем. Поэтому…
— Найз, Найз!.. Ты там, внизу?.. Найз!!!.. — пронзительный девчоночий крик тревожно забился среди почти отвесных стен, и Фалько, прервавшись на полуслове, повернулся к захваченному колдуну спиной, задрал голову, засунул оба меча подмышку и приложил ладони рупором ко рту.
— Да здесь я, здесь!.. А что?..
— Мама тебя ищет!!!..
— М-м-м… — тихо поморщился как от зубной боли мальчишка. — Ну, как всегда…
— Может, дома случилось чего, Фалько? — озабоченно предположил, отряхиваясь, один из чудесным способом оживших ренегатов.
— Да знаю я ее 'случилось'… — недовольно пробурчал мальчик. — То гусей с пруда пригони, то крупу перебери…
— Спроси, — сочувственно поглядел на приятеля Гавр, изображавший колдуна Симарона. — Может, не срочно.
Найз вздохнул, пожал плечами, но совету последовал.
— А что случилось-то, Фила? — прокричал в ладони Найз.
— Дяде Лимбе… совсем… плохо стало!.. — взлетел до самой высокой ноты и вдруг оборвался голос сестры.
Она не сказала самого страшного слова, но и невысказанное, оно материализовалось в мозгу Найза, распухло, набрякло тяжелым ужасом и запульсировало, словно живое.
Пока живое.
Дядя Лимба.
Умирает.
— Что?..
Деревянные мечи с тупым стуком упали на землю, заглушая слабый, почти беззвучный рваный выдох.
А голос девочки, уже набравшись сил, летал и звенел над застывшими в растерянности друзьями.
— Иди скорей! Мама говорит, тебе нужно к доктору сбегать, а потом, если чего пропишет, и денег на это хватит — то к аптекарю, а если нет — то к бабке-шепталке, она меньше берет, хоть и пользы нету!..
— Нет… нет… не может быть… ему же еще вчера было совсем почти хорошо, он ведь даже вставал сам!.. Он не может… — повторял растеряно, снова и снова, как заклинание, Найз, словно суеверный крестьянин с южных окраин Эрегора, верящий, что если о худом не говорить, то оно не может и случиться.
— Он в горячке свалился час назад, без памяти, и всё тебя зовет! Ну, как ты себя называешь, то есть. Фалько, кричит, Фалько, ты где, вернись, Фалько…
На ощупь Найз быстро подобрал мечи, выстроганные ему когда-то стариком. Торопливо, тыча наугад, попытался засунуть их в ножны за спиной — тоже сделанные дядей Лимбой, крест-накрест, как у Фалько — не попал, нетерпеливо мотнул головой, стиснул их в левой руке, окинул быстрым взглядом почти невидимую тропинку, ведущую вверх, на край выработки, и помчался по ней с такой скоростью, будто от этого зависела жизнь не только их соседа, но и всего Песчаного поселка, и города, и даже королевства.
Дядя Лимба умирает…
Да кто такой был этот старик Лимба, спрашивали друг друга его соседи, и сами же отвечали на свой вопрос, хотя всем известно, что на риторические вопросы ответов не бывает.
Старый одинокий сумасшедший, брезгливо говорили одни.
Одноногий пьяница, с неодобрением уточняли другие.
Врун и трепач, усмехаясь, настаивали третьи.
Бесстыжий самозванец, с осуждением припоминали четвертые.
И всё это было правдой, все они были правы, потому что против правды не поспоришь, как говаривал, бывало, сам Лимба, рассеянно улыбаясь в длинные усы, жесткие и желтые, как песчаник в карьере за их околицей.
Но для Найза дядя Лимба с первого дня их знакомства и всегда был только другом Фалько, оруженосцем Фалько и человеком, сражавшимся рядом с Фалько в том самом последнем бою.
Медленно и постепенно, день за днем, год за годом, судьбоносное сражение в Лесном Замке уходило вдаль и становилось историей. Не такой уж далекой, но уже и не близкой. Достаточно реальной, чтобы раны, нанесенные тем страшным временем, все еще болели, но уже слегка тускнеющей и мутнеющей, чтобы они не кровоточили.
Сотни баллад и пьес, стихов и романов, полотен и монументов было посвящено мучительно- бесконечным пяти годам, когда жестокий маг Симарон, убив доверчивого короля Рица, захватил власть над
