— Если мы управляем природой, забирая энергию себе, то люди создали орудия, обуздавшие эту энергию, — пояснил смысл эксперимента Карантир.
— Не могу сказать, что я впечатлен, — усмехнулся Эредин, легким жестом создав в руке молнию, удар которой, в отличие от созданной прибором, стал бы смертельным.
Карантир не разделял его скепсиса, наблюдая за искрящейся сферой. Когда Эредин обратился к нему, прервав затянувшееся молчание, Карантир кивнул в сторону сада, который зеленым лабиринтом простирался до самой Easnadh.
Предложение прогуляться по обыкновению предвещало нудную лекцию. Страсть к пространным рассуждениям Карантир унаследовал от своего наставника.
— В их мире этих орудий намного больше. Люди смогли подчинить себе разнообразные силы природы, — Карантир взглянул на падающие вниз тугие струи водопада, с шумом разбивающиеся о гладь реки.
Мир Ольх не терпел суетливости — помня об этом, Эредин не прерывал советника, ожидая, пока тот доберется до сути своей тирады. Карантир молча проводил взглядом падающий лист плакучей ивы. Именно такие длинные и в нужный момент выдержанные паузы обеспечили Карантиру славу мудреца.
— Но не это вызывает мои опасения, а то, что люди обуздали энергию элементарных частиц. А она, друг мой, смерть. Разрушительница миров, несущая гибель всему живому.
Ничто из изобретений человеческой расы не могло быть страшнее Белого Хлада. Научный прогресс мало беспокоил Эредина: главная слабость человеческой расы не в технологической отсталости, а в самой их сути.
— Скажи, Эредин, в чем сила людей?
Эредин бросил взгляд на слуг, бестелесными фантомами скользящими по дворцу — вся сила, которой они когда-то обладали, была уничтожена тщательной селекцией. Перед глазами пронеслись искаженные болью лица людей, тысячами — сотнями тысяч погибших от его меча. Но сколько бы жизней он ни забирал, на место убитых приходили новые — ничем не отличимые от своих предшественников.
— В плодовитости.
Краем глаза он заметил склонившуюся над книгой Эльтару, укрытую тенью многовекового дуба. Белоснежное платье как влитое облегало тонкую талию. Пройдут года, декады, прежде чем эта плавная линия округлится. Моногамность не входила в список добродетелей Эредина — но ни одна из многочисленных пассий не подарила ему наследника.
— Девять миллиардов. В том мире девять миллиардов душ.
Имя мне легион, ибо нас много. Цифра показалась чудовищной даже по человеческим меркам и вызывала ассоциации с муравейником, тысячей кишащих насекомых. Эредин чуть сильнее наступил на каменную плитку дорожки, ведомый желанием раздавить это скопище, пока оно не заполнило все обитаемые миры.
— Позволь тебе возразить, друг мой, сила людей в приспособляемости.
В словах Карантира была определенная толика правды. Люди способны размножаться в местах, куда эльфка побрезговала бы и ступить. Они возводили свои города в пустынях, в тундрах, в горах — без сомнения, они множились бы и в подземельях, если их туда загнать.
— Те люди сожгли своих магически одаренных сородичей и пошли по иному пути. Вставили в свои тела металл, создали механических слуг.
Их путь лежал мимо пруда, в котором плавали мелкие разноцветные рыбки. Аваллак’х смог вывести рыб, чья чешуя переливалась всеми цветами радуги, скрещивая лучшие особи в каждом поколении. Эредин усмехнулся — в биографии обитателей пруда отражался Карантир.
— Они опасны.
Эредин бросил на собеседника полный сомнения взгляд — не отравила ли его сердце трусость? Малодушие он презирал гораздо больше людей.
— Что ты предлагаешь, Карантир?
Карантир остановил свой шаг, и его блуждающий взгляд впервые задержался на Эредине.
— Осторожность и благоразумие, — тихо сказал он. — Нам не нужна война, нам нужна Zireael.
— Я отправлюсь первым, — тоном, не предполагающих дальнейших обсуждений, ответил Эредин, — моя армия последует за мной.
Его войско жаждало человеческой крови, жаждало вернуть себе славу завоевателей. Стоит ему подать сигнал, как они ворвутся в новый мир через сотни порталов. Человеческому роду придется противопоставить Aen Elle нечто большее, чем металлические орудия.
Дикая охота не может продолжаться вечно — пришло время положить ей конец. Он всегда предпочитал внешнюю политику внутренней, переложив бремя разбирательств с дворцовыми интригами на Ге’эльса.
Он не станет безжизненной куклой восседать на троне, как это делал Ауберон, пока его народу угрожает опасность. Он отдаст жизнь — и свою, и Zireael, чтобы предотвратить нависшую угрозу.
Дома Эредин купался в роскоши, но странствовал как воин, а не как король — без лишних слов и суеты. Когда он оповестил Эльтару о скором отъезде, та ответила коротким кивком и церемониальным пожеланием удачи в битве. Она никогда бы не опустилась до вульгарных причитаний, расспросов, никогда бы не посмела раздражать его своим беспокойством.
Когда перед ним разверзались врата в новый мир, он выглядел так, как изображали воинов на старинных фресках — лицо скрывал шлем, а тело было заковано в стальные латы. Он никогда не испытывал страха перед порталами — они манили его, обещая новые земли, новые войны и новых женщин.
Портал перенес его на белую винтовую лестницу высокой башни. Эредин ожидал увидеть нечто необычайное — но через широкое окно виднелось лишь бескрайнее серое небо и множество высоких зданий. Серый, черный, коричневый — казалось, планета корчилась от недуга, пораженная тяжёлой болезнью — и название ей было «человек».
И вместе с тем она была прекрасно девственна — Эредин ощутил струящиеся, пронизывающие пространство магические потоки, необузданные и дикие. На какой-то миг его опьянило чувство власти — силы, которые обычно приходилось делить с другими, здесь всецело принадлежали ему.
Наверное, Zireael на роду написано быть узницей башен — эта называлась, судя по витиеватой надписи на двери: «Научно-исследовательский медицинский центр». Человек, который так нарек здание, не имел ни малейшего представления о благозвучии.
Эредин закрыл глаза, выискивая в потоках след Старшей Крови, и вскоре почувствовал его — он вел к самому верху башни. На лестнице ему не повстречалось ни единой души — минуло минимум десяток пролетов, прежде чем он увидел на двери надпись «Психиатрическое отделение».
Дверь открылась бесшумно, без привычного скрипа, явив взору Эредина белоснежную комнату. За длинным столом сидела человеческая женщина, не сразу среагировавшая на шум. Его удивило отсутствие привычной в человеческих мирах вони — запаха нечистот и пота. Dh’oine наконец овладели ранее недоступным им искусством гигиены.
Когда она все же подняла голову, Эредин узрел в смотрящих на него глазах давно не виданное им презрение.
— Молодой человек, явиться в таком виде в психиатрию — это просто верх наглости. Кем вы себя возомнили, назгулом?
Dh’oine научились гигиене, но грубость и невежество все еще течет в их крови.
Эредин положил ладонь на эфес
