Фатча готов был сделать это, но уже не в его власти было остановить озверевших воинов: только двух сдавшихся он успел спасти от избиения; прочие, видя, что пощады не будет, предпочли лучше погибнуть в геройском сопротивлении. Они пали все до единого в неравном бою, после отчаянной попытки прорвать плотное кольцо врагов.
Наступило последнее действие борьбы. Селение, лишившись всех защитников, лежало открытым для грабежа. Жадные люди Багирми смело бросились теперь в чащу для охоты за притаившимися еще там женщинами и детьми. Картина грабежа бича еще отвратительнее, чем зрелище зверского боя, потому что жадные победители дрались и спорили из-за добычи, как стая голодных зверей вокруг павшего животного.
Рис. 11. Султан Багирми.
Их взаимное озлобление, яростные крики, рев, толкотня и драка принесли хоть ту пользу, что многие спрятавшиеся негры уцелели. Победите ли обратили свою ярость друг на друга и забыли о неприятеле.
Нахтигаль, невольный зритель всех ужасов этого дня, тоже пострадал. Он как-то выдвинулся слишком вперед и не заметил, как попал в свалку. Спасаясь из нее среди боевых криков и размахиваемого оружия, Нахтигаль потерял свои последние туфли, феску и знаменитые синие очки. В поспешном бегстве он еще упал в канаву, поранил себе ногу и с трудом добрался до своей свиты. С сердцем, переполненным негодованием и печатью, с головой, обернутой для защиты от солнца какой-то тряпкой, Нахтигаль объехал поле битвы, считая убитых. В глубине рощи на дымящемся пожарище он насчитал не менее 27 полу-обгорелых трупов маленьких детей. Эти трупики матери в отчаянии побросали в пламя, чтобы избавить их от мучительной смерти в плену у рабовладельцев. Картина эта, разумеется, не произвела никакого впечатления на ожесточенных и жадных победителей. Ликуя, они тронулись, наконец, в обратный путь. Султан и его люди разбогатели на сотню-другую рабов и залили кровью и огнем до того счастливую и мирную местность.
Ночь Нахтигаль провел в наскоро разбитом лагере, ухаживая под проливным дождем за ранеными. Многие из них умерли в ту же ночь.
Султан и его воины вернулись с богатой добычей, но Нахтигаль и его люди остались без всего, так что путешественник должен был укрываться от беспрерывных ливней в шалаше из древесных ветвей.
Дождь лил почти каждый день, так что невозможно было высушить вещи: одеяла и одежда оставались постоянно влажными, кожаные вещи быстро портились, а железные вещи ничем нельзя было уберечь от ржавчины. К тому же в этом месте оказалось мало топлива, а ходить за ним подальше было опасно вследствие враждебного настроение туземцев. То же было со съестными припасами.
Устроившись в своей новой временной столице. Абу-Секин начал собирать дань с туземцев. Обыкновенно дань выплачивается в Судане самым ходким и ценным товаром, т. е. рабами. Скоро лагерь оказался до того переполненным этими несчастными, что для сковывания их нехватало железных цепей, и их стали заменять кожаными ремнями. Скудное питание, тоска, страх, побои и другие ужасы рабской доли привели несчастных в такое подавленное состояние, что они стали заболевать и умирать. Теснота, грязь, небрежное погребение умерших и жизнь впроголодь вскоре распространили в лагере заразу, от которой рабы умирали десятками.
Как ни крепился Нахтигаль, но вскоре болезнь эта свалила и его. Присоединилась еще лихорадка. Силы его падали с тревожной быстротой; вместе с ними угасала и энергия. Только одно желание теплилось еще в его изможденном теле — вырваться как можно скорее из лагеря смерти. Иногда он приказывал слугам посадить его на коня и ехал, поддерживаемый ими, качаясь от слабости в седле, к султану просить отпустить его домой. Но Абу-Секин не хотел расставаться с гостем так скоро, — очевидно, он держал его на всякий случай в качестве заложника.
— Но ведь я на краю могилы, — говорил ему Нахтигаль, — мне хотелось" бы умереть на руках своих друзей.
— Если судьба обрекла тебя смерти, белый, — ’ отвечал в таких случаях султан — то решительно все равно, умрешь ли ты здесь, на родине ли, или по дороге к ней.
Все доводы путешественника разбивались о жестокость султана.
Дни тянулись за днями в мучениях голода и болезни, в тоске и нужде. В этом состоянии Нахтигаль дошел, наконец, до того, что решил покинуть лагерь без разрешения султана. Но всякий раз, как вещи его оказывались навьюченными, приходил посланный от султана и приказывал сложить их снова в хижину. Наконец, Абу-Секин уступил настойчивым просьбам путешественника. Он подарил вьючную лошадь, дал ему в провожатые одного из своих придворных" и послал вперед гонца с письмами к старшинам разных городов и селений, чтобы всюду пропускали путешественника и его вещи.
Нахтигаль должен был сделать вид, что расстался с Абу-Секином дружелюбно. Но все, что он пережил за четыре месяца пребывания в гостях у черного повелителя, наполняло его душу отвращением к черному варвару.
Наградой за опасности и лишения служило путешественнику лишь то, что он проник глубоко внутрь Африки. Он прочитал еще одну страницу из жизни населяющего землю человечества, и той борьбы, которая постоянно ведется между сильными и слабыми.
Обратный путь
Нахтигаль благополучно ускользнул из страны палача-султана. Но это еще не означало, что он избавился от всех опасностей и отвратительных зрелищ, которые мучили его в лагере Абу-Секина.
Первая неприятность заключалась в том, что Нахтигаль опять, как в первые два путешествия, возвращался оборванным скитальцем, почти нищим. Средства его почти истощились, — между тем съестные припасы были дороги, и их не всегда можно было достать.
Второе было то, что вместе с ним в Куку двинулся целый караван с невольниками, которых гнали туда на продажу. Эти бедняги уже в лагере Абу-Секина страдали от голода и болезней. Когда же начался утомительный путь, они стали умирать, как мухи. То и дело один или другой из них падали от изнеможения, и никакие удары плетью из кожи гиппопотама не могли принудить их подняться и брести дальше.
Нахтигаль даже втайне радовался за них. Он думал, что брошенный по дороге раб возвращается к свободе и как-нибудь да оправится среди роскошной и родной для него природы. Он как-то даже поделился свою мыслью с Хаму, своим слугой. Тот принялся хохотать над простодушием Нахтигаля.
— Вот погоди, свалится который-нибудь из них, ты отстань и посмотри, что будет, — смеялся Хаму.
Смех и речи его так задели Нахтигаля, что тот решил воспользоваться первым же случаем. Этот случай, разумеется, представился очень скоро. Несколько времени спустя он заметил в стороне дороги одного из своих странников в общем довольно простодушного жителя Борну. Этот купец хлестал молодую негритянку, которая от усталости
