Что, если судьба подвела к одному из них вторую половинку в образе врача? Хватит ли у врача в этом случае мужества и смелости признать правду? Признать, что они всегда были предназначены друг для друга? Или же она подчинится условностям, скрывая истинные чувства за профессиональным жаргоном, вроде «контрпереноса»? Ведь ее непременно ожидает осуждение со стороны коллег и других профессионалов. Но если она опустит руки, она не просто упустит шанс на счастливую жизнь. Она окажется одной из тех жалких личностей, которые вечно выбирают путь наименьшего сопротивления, ведущий к полной посредственности.
Как же иррационально устроен этот мир! Самые простые и естественные вещи, например, любовь, преисполнены сложностей. Если тебя не арестуют только за то, что ты жертва, значит какой-нибудь представитель власти обязательно укажет тебе, какие эмоции ты не можешь испытывать или вообще скажет, что твоих эмоций на самом деле не существует.
По сравнению с безумием окружающего мира, проблемы пациентов Лечебницы «Аркхем» казались такими незначительными. Великое правило этого мира гласило: «Возлюби ближнего своего», и будь за это наказан.
20
Несмотря на подобные мысли, Харлин пыталась бороться со своими чувствами. Пару недель она не признавала их и особенно тщательно следовала всем правилам. За время работы в «Аркхеме» она еще ни разу не сделала ничего предосудительного. Даже канцелярских принадлежностей она всегда брала ровно столько, сколько ей предназначалось. Не то, что доктор Дэвис. Интересно, зачем ему столько скрепок? Ест он их, что ли?
Харлин считала, что обязана следовать высоким стандартам поведения, хотя бы из-за коллег: за исключением доктора Лиланд, остальные врачи обращались с ней, как с маленькой девочкой, способной, но слишком неопытной.
Не то чтобы кто-то демонстрировал неуважение: ее успехи в работе с Джокером произвели впечатление и на докторов, и на сестер, хотя большинство санитаров по-прежнему считало, что Джокер водит ее за нос. Этого и следовало ожидать: вокруг полно циников, людей, не обогащенных жизненным опытом, а скорее изъеденных им. Тех, кто, как в старой поговорке, знали всему цену, но не ценность.
Харлин настолько ушла в свои мысли, что вздрогнула, когда дверь камеры Джокера отворилась. Задремавший Натан дернулся и проснулся. Она не винила его в небрежном отношении к своим обязанностям: работа охранников крайне скучна. К тому же, Натан ей нравился. Он был одним из тех, кто скрутил и уволок Убийцу Крока в ее первый день в больнице, и позднее она слышала, как он говорит кому-то, мол, не стоит недооценивать новую докторшу только потому, что она – хорошенькая блондинка.
Доктор Лиланд вышла, продолжая что-то набирать на планшете. Когда она подняла глаза, Харлин спросила:
– Все в порядке?
– Вроде бы, да, – Лиланд мельком улыбнулась и направилась по коридору к лифту, поманив Харлин за собой. – Признайте, это вы стоите за новой модой на плавание.
– Модой на плавание? – Харлин попыталась изобразить полную невинность.
– Не так давно вы упомянули, что неплохо было бы построить в «Аркхеме» плавательный бассейн. Теперь вдруг доктор Патель принялся воспевать положительный эффект плавания. Он хочет отвезти несколько пациентов в городской бассейн, – Лиланд умолкла, пристально глядя в лицо Харлин. – Я ни в чем вас не обвиняю, просто хочу знать, не вы ли подали ему эту идею.
– Доктор Патель не поверит мне на слово, даже если я скажу, что солнце встает на востоке, – рассмеялась Харлин. – Не подумайте ничего плохого, мне нравится доктор Патель. Он умен и старается быть в курсе всех новинок в терапии. Но он считает, что я младше его по положению, и это он должен подавать мне идеи, а не наоборот.
– Вы говорили с кем-нибудь еще насчет плавания? Может, с кем-то из санитаров или сестер? Или с вашим пациентом?
– Неужели он так сказал? – спросила Харлин, надеясь, что ей удалось скрыть тревогу.
– Нет, – рассмеялась доктор Лиланд. – Когда я упомянула о плавании, он решил, будто это сговор пациенток, чтобы поглазеть на него в плавках, – она заулыбалась, и Харлин заулыбалась вместе с ней, несмотря на острый укол беспричинной ревности.
– А что, и правда намечается заговор?
Доктор Лиланд прикрыла рот рукой, заглушая рвущийся наружу смех.
– Боже правый, вряд ли он приглянется Памеле Айсли, да и Харриет от него не в восторге. Для Сороки он недостаточно блестящ, а для Мэри Луизы – чересчур высок.
– Ну, я тут точно не причем, – Харлин заставила себя усмехнуться, чтобы доктор Лиланд поняла, что их разговор – одна огромная шутка.
– Про вас я даже не подумала! – Лиланд продолжала хихикать. – Подобные заговоры происходят в воображении Джокера. В конце концов, он явный эксгибиционист. Он изо всех сил уверяет, что не желает, чтобы его видели в пляжных трусах, но сдается мне, протест налицо.
– Я так не считаю, – возразила Харлин. – Его реакция вполне понятна после того, что с ним случилось.
Доктор Лиланд все еще смеялась, когда двери лифта открылись.
– Обычно я не даю предсказаний по поводу чужих пациентов, но я знаю этого типа дольше, чем вы, – она прошла в лифт. – Он закоренелый шоумен. Его преступления привлекают всеобщее внимание, но, если ему понадобится, он мгновенно скинет с себя одежду.
Двери лифта закрылись.
Харлин прошла к камере Джокера. Натан, не вставая, впустил ее и запер за ней дверь.
Джокер опять лежал, растянувшись на кровати на боку и подперев голову рукой.
– Она хотела знать, не говорили ли вы со мной о плавании. Я предположил наличие заговора от желающих увидеть меня в плавках.
Харлин не ответила. Минуту они молча смотрели друг на друга, а затем внезапно разразились смехом.
– Она уверена, что это я пропагандирую гидротерапию, – наконец распела Харлин. – Как бы не так!
– Откуда у людей берутся такие дурацкие идеи? – смеялся Джокер. – Вы бы никогда этого не сделали. Вы слишком профессиональны и всегда действуете открыто. – Он сделал паузу. – Но в вас имеются скрытые глубины, видные лишь тем, кто хорошо вас знает.
