Фрагмент «лунных» обоев из Нантакета (Нантакетская историческая ассоциация).
Дальнейшее, как говорится — история. Благодаря августовской «лунной» мистификации Локка тираж The Sun взлетел до небес. Вскоре Дэй смог гордо сообщить, что он достиг 19,600 экз., добавив: «Мы не колеблясь заявляем, что стали крупнейшей по тиражу ежедневной газетой мира (лондонская Times печатает всего 17,000). В настоящее время мы с трудом удовлетворяем спрос»[18]. Дэй также пошел по уже проторенному пути, издав фантазию Локка отдельной брошюрой; 60,000 экземпляров разлетелись почти мгновенно. В дополнение к этому, газета заказала две литографии с изображениями «лунных животных» и «лунных храмов». Как свидетельствуют дневники и мемуары современников, повсюду только и слышны были толки о лунных обитателях. Вскоре другие нью-йоркские газеты, ссылаясь то на. Sun, то на несуществующий «Эдинбургский научный журнал» и такого же вымышленного доктора Гранта, принялись перепечатывать очерки Локка; примеру их последовала пресса по всей стране. Мистификация вновь обогатила Дэя; Локку, по словам издателя, было выплачено за нее 500 или 600 долларов.
На юге за успехами лунного розыгрыша ревниво следил Эдгар Аллан По. В июне 1835 г. он опубликовал в малоизвестном ричмондском журнале Southern Literary Messenger рассказ «Ганс Пфааль», ранний и не слишком удачный образчик юмористическо-научной фантастики — и теперь, видимо, очень сожалел, что не придал своему рассказу более убедительную форму откровенной мистификации. По несколько раз возвращался к этой теме; перепечатывая «Пфааля» под новым заглавием в сборнике Tales of the Grotesque and the Arabesque (1840), он снабдил рассказ особым приложением, где раскрыл научные ошибки Локка. По также подчеркивал сходство «розыгрышей», однако не стал обвинять соперника в прямом плагиате. В эссе о Локке, вошедшем в цикл The Literati of New York City, он писал:
Стоило мне увидеть газету, как я разгадал шутку, ничуть не сомневаясь, что она была подсказана моим собственным jeu d'esprit. Некоторые нью-йоркские журналы (среди прочих, The Transcript) увидели эту историю в том же свете и перепечатали «Лунный рассказ» бок о бок с «Гансом Пфаалем», рассудив, что в авторе одного произведения распознается автор другого. Хотя подробности, за некоторыми исключениями, весьма непохожи, я тем не менее считаю, что общие черты обоих сочинений почти идентичны. Оба являются мистификациями (хотя одно написано в духе добродушной шутки, а другое в сугубо серьезном тоне); обе мистификации посвящены одной дисциплине, астрономии, и одному предмету этой дисциплины — Луне; в обоих говорится о получении исключительного материала из-за границы и делается попытка придать рассказу достоверность путем включения точных научных подробностей. Прибавьте к этому, что ранее, до появления этих двух мистификаций, ничего подобного не предпринималось и что одна непосредственно последовала за другой.
Изложив дело в такой форме, я обязан, однако, воздать дань справедливости мистеру Локку. Мистер Локк отрицает, что ознакомился с моим сочинением до публикации собственного; должен также добавить, что я ему верю.
Немедленно по окончании публикации «Лунного рассказа» <…> я подверг его рассмотрению с точки зрения правдоподобности и недвусмысленно показал, что это полнейший вымысел; к своему удивлению, я нашел, что лишь немногие согласились выслушать меня: так хотелось всем быть обманутыми и такими волшебными оказались чары стиля, послужившего орудием для этой чрезвычайно неуклюжей выдумки. <…>
Дочитав «Лунный рассказ» до конца, я понял, что в нем предвосхищены все основные линии моего «Ганса Пфааля», и мне пришлось бросить последний на середине. Я намеревался, в первую очередь, доставить моего героя на Луну, чтобы дать ему возможность описать лунные пейзажи, но нашел, что он весьма немногое мог прибавить к подлинному и подробному рассказу сэра Джона Гершеля[19].
Современные исследователи, задаваясь вопросом о причинах успеха мистификации Локка, приводят целый ряд причин, от научной неосведомленности публики и престижа европейских ученых до затрудненной в то время связи с Европой и мысом Доброй Надежды, где действительно работал тогда великий астроном Д. Гершель (1792–1871). К слову, Гершель, узнав о приписываемом ему «открытии», воспринял новость с должной долей юмора, однако год спустя, в письме, адресованном редакции лондонского журнала Atheneum (21 августа 1836 г.) выступил с опровержением. «Я ничуть не опасаюсь, — писал он, — что любой человек, наделенный знанием начал оптики (не говоря уже о здравом смысле) хоть на миг поверить в подобные экстравагантности, но считаю дурным прецедентом то, что абсурдность некоего вымысла, широко повторяемого в столь многих местах и в столь разных формах, оказывается благодаря этому защищена от опровержений».
Табакерка из папье-маше, посвященная «лунной мистификации». Германия, ок. 1835-36 (Музей истории науки, Оксфорд).
Сама идея обитаемости Луны, впрочем, не казалась такой уж абсурдной ни Гершелю (предполагавшему существование жизни на Солнце), ни другим астрономам. О селенитах писали Г. Галилей, И. Кеплер, Б. Фонтенель, отец Гершеля и не менее выдающийся астроном У. Гершель, И. Шрётер, мюнхенский астроном Ф. фон Груйтуйзен, опубликовавший в 1824 г. результаты своих наблюдений лунного «города» и многие, многие другие.
Локк, по меньшей мере частично, считал «лунную мистификацию» сатирическим выпадом, и острие его сатиры было направлено в Томаса Дика (1774–1857), прозванного «Христианским философом»[20], необычайно влиятельного в те годы шотландского священника и популяризатора науки, выступавшего за гармонический союз науки и религии. Идея множественности обитаемых миров служила для Дика примером всемогущества и милости Творца и всевластия божественных законов; по его подсчетам, Солнечная система была населена почти 22 триллионами жителей, из которых на Луне обитали около 4 миллиардов[21]. По свидетельству друга Локка, Уильяма Гиббса, непосредственным толчком к созданию мистификации послужила статья Дика, этого «плодовитого и благочестивого автора спекулятивных сочинений по астрономии» в эдинбургском New Philosophical Journal от 1826 года, попавшаяся Локку на глаза летом 1835 г.:
В ней говорилось о возможности общения с обитателями Луны посредством знаков — гигантских каменных диаграмм! — построенных на поверхности Земли. В пассаже, привлекшем его внимание, было сказано следующее: «Груйтуйзен, в беседе с великим континентальным астрономом Гауссом, дал описание правильных фигур, обнаруженных им на Луне, и заговорил о возможности общения с лунными жителями. <…> Гаусс ответил, что план создания геометрической фигуры на равнинах
