На первом же комсомольском собрании стройки Дмитрий выступил с идеей:
— Люди у нас замечательные. Большинство — молодежь. Давайте сами, своими силами построим спортивный зал и клуб.
— Ничего не получится, — возразил молодой инженер Глеб Бочков. — Без специального образования не одолеть эту стройку,
— Правильно! — поддержал его Григорий Уралов. — Без нужных знаний не одолеть. А ты, дорогой Глеб, и возьмись с инженерным-то образованием. Пора свой спортзал и клуб иметь. Предлагаю начальником штаба этой стройки назначить Дмитрия Царева, а его заместителем по строительству Глеба Бочкова!
— Предлагаю эту нашу стройку считать комсомольской! — воскликнула Люда Сенцова.
Так еще задолго до того, как строительство алюминиевого завода в Шелехове было объявлено Всесоюзной ударной комсомольской стройкой, появилась своя небольшая ударная комсомольская стройка.
Молодежь горячо поддержала эту идею. Строили во внерабочее время: на субботниках и воскресниках. Шофер Ерема Дядюков сделал металлический флажок, приварил его к кабине: треугольник, на нем красной краской: «КС».
Машину отправили за кирпичом.
На одном из таких воскресников Дмитрий Царев познакомился с Женей Воскобойниковой. Они были чем-то похожи. Она в детстве не знала ласки, и его не баловала судьба. Может быть, именно поэтому они скоро стали совсем неразлучны.
«Давно я не брала в руки дневник. А произошло много событий.
Как-то пришел Григорий Уралов и сказал, что бригаду нашу разобьют, потому что очень трудно на земляных работах. Да и техника подошла. А нас отправят учиться на каменщиков. Мы сразу, как один:
— Нет!
Он оторопел. А мы так сдружились, так не хотелось расставаться.
Но он убедил нас, что дружба хороша только тогда, когда от нее всем хорошо: и нам и стройке. Мне показалось, что он хотел сказать: «И Родине хорошо», но удержался. Он умеет как-то негромко и потому так убедительно говорить о высоком.
Мы четверо попали к молодому, но очень опытному каменщику Климу Зыкову. В его бригаде ни пьяниц, ни прогульщиков. Мата — никогда! Его не боятся, а уважают. Сначала подносили мы раствор, кирпич на второй этаж на носилках. Потом подошел грузоподъемник. Я очень люблю с грузом подняться. Тут как-то раз шел парторг «Иркутскалюминстроя» да и увидел, как я возношусь. Такой Иисус Христос в телогрейке и в юбке поверх лыжных брюк. Ну и попало же этому Иисусу Христу!
Клим Зыков — парень честный и скромный. Не случалось, чтобы он соврал или поступил вопреки совести. В нашей многотиражке о нем напечатали очерк и назвали его «Один из оптимистов». Так он такой хай поднял. Жаловался в райком на автора.
Как-то раз были мы в комитете комсомола. Пришел Клим и говорит:
— Новый жилой дом построен. Уважаемый директор ЖБИ товарищ Дворин раздобрился и решил вселить туда работников продсклада, и орса, и прочих. Это незаконно: дом полагался вам!
И Клим вместе с Григорием Ураловым и парторгом стройки добился своего. Так мы и вселились. И вымпел, полученный за лучшую работу, повесили в своей комнате.
Вымпел! В нем что-то от пионерского галстука... А трудно мне без школы. Когда на воскреснике на строительстве клуба и спортзала я увидела школьников под знаменем с горном, так и защемило сердце. Люблю детей. Но нельзя было приехать и сразу стать преподавателем. Построим городок, тогда и буду преподавать. Так я и сказала директору школы, когда он предложил мне вести класс.
Я полюбила землю, которую и долбила киркой, и ворочала ломом, и кидала лопатой. И эта земля стала моей. Мы ночами оттаивали ее, но еще больше мы отогревали сердца друг друга. Здесь много ребят и девчат, чье детство изуродовано войной. Они были скрытны, хмуры, порой жестки. А прошли месяцы, и на лютом морозе люди стали теплей, мягче, сердечней.
Мы вроде бы землю копали, а докопались до дружбы, до спайки.
В начале 1957 года было очень холодно. Морозы до 47, до 50 доходили. При 43 дни были актированы. И вдруг в сорокаградусный мороз привезли раствор. А обещают дальнейшее понижение температуры. Холод такой, что чулки к ногам примерзают, а класть надо на втором этаже.
— Пришел раствор. Что будем делать? — спрашивает Клим, и вижу, жалеет нас, глаза отвел, чтобы нам не так стыдно было промолчать или отказаться.
— Будем работать! — Эллка шагнула к нему, а у самой и ресницы заиндевели, прямо хлопьями, и края платка стали ледяными.
Никто не работал. Но мы взялись. Минут по двадцать на втором этаже. Потом бежим греться. Часть раствора все же пропала, много примерзло к ящикам. Но основную массу использовали, Эллка работала лучше всех, может оттого, что Григорий появился и угол помог выложить.
Девчата влюбляются, некоторые вышли замуж. У Жени и у Димки, по-моему, настоящая любовь. А Элла к Григорию очень и очень неравнодушна. Но он к ней только дружеские чувства питает. У него, говорят, невеста в Куйбышеве в институте учится. У Григория такой цельный характер, тут уж и Эллкина красота не подействует.
Взаимная любовь складывается не из того, что он красавец или она красавица. Тут основа основ — духовная близость. Она создает настоящее крепкое чувство. Когда оно есть, не надо играть в заботливость, внимательность, сердечность. А если нет настоящего чувства, все равно любви или дружбы, то всегда прорвется что-то грубое, злое. Ну вот, к примеру, однажды Женя входит в комнату, а я стою у зеркала и протягиваю ей ножницы:
— Отрежь косы.
Она и руки не подняла.
Тут Элла заявилась. Она добрая, но бывает, что на нее находит. Это, наверное, детство ее исковерканное дает о себе знать. В тот день увидела она, что со мною Григорий разговаривал. Побледнела...
Услышала, что я прошу косы отрезать, и сразу за ножницы. Спрашивает торопливо:
— А жалеть не будешь?
— Нет!
И тут звякнули ножницы. Мне стало легко. Оглянулась, а косы мои, косоньки милые лежат как отрубленные. Я упала на колени, схватила их. Да разве привяжешь? И не выдержала я: разревелась.
— Людка! Погоди! Не плачь! — Эллка хвать ножницы и, не глядя, отхватила свои косищи. А у нее лучше моих: гуще, с золотым отливом. И упало это золото. А Эллка ко мне, обняла, шепчет:
— Прости!»
Долой одиночество!
В комнате комитета комсомола «Иркутскалюминстроя» за столом, на котором лежит большой лист бумаги, сидит группа ребят.
— Ну как, министр пропаганды, возражения есть? — спросил Дмитрий Царев Клима.
Тот скользнул глазами по плану и поднялся.
— Товарищи министры! Обращаю ваше высокое внимание на обязательность небольшого балкона для зрителей, ибо недостатка в них не будет. И они разнесут нашу славу по градам и весям.
— Ну ладно, ладно, только без трепа, — поторопил его Григорий Уралов.
— И когда слава о наших спортивных победах разнесется по градам и весям, — продолжал Клим, — я не хотел бы, чтобы по градам и весям разнеслась весть, будто у нас нет ни туалета, ни раздевалок, ни душевых, ни комнаты для врача, а врач бы отпаивал валерьянкой потрясенных зрителей, которые не смогли
