– Удивлены такой странной позицией руководства нашей страны? Я знаю, что вы пользуетесь доверием товарища Сталина, поэтому буду предельно откровенен. Чтобы вы понимали ситуацию, я пользуюсь определенным весом в партии, но совершенный профан в военных делах, никогда ими не занимался. Тем не менее встретиться с вами поручили именно мне.
– Кто поручил?
– Политбюро.
– Вопрос о встрече со мной обсуждался на таком уровне? – удивился Северов. – Я же не представитель руководства, а простой генерал!
– Официального статуса у вас нет, но неофициальный очень высок. Да и ваша должность уполномоченного по особым поручениям Председателя СНК тоже немаленькая. Но то, что я сейчас скажу, только мое мнение, – Хегай немного помолчал, собираясь с мыслями. – Поймите, я родился и вырос в СССР, Корея для меня – родина предков, не более того. Ситуация в нашем правительстве сейчас напоминает таковую в СССР во второй половине 20-х годов. Единства нет, есть скрытая борьба за власть. Вы хотите спросить, почему этого не видит руководство СССР? Во-первых, как я уже сказал, борьба скрытая. Во-вторых, ваше руководство слишком доверяет местным товарищам и, мне кажется, не до конца понимает опасность такого положения. Признаюсь честно, я и сам сначала был сторонником максимально решительного курса строительства коммунизма, но, внимательно изучив последние труды товарища Сталина по этому вопросу, мнение свое изменил. Однако в нашем Политбюро я один такой, к сожалению. И еще, настроение у наших товарищей по поводу возможного мятежа и вторжения слишком легкомысленное. Они абсолютно убеждены, что легко справятся с возможными проблемами, а о появлении инсургентов вообще не думают.
– Все так плохо?
Алексей Иванович вздохнул:
– Не знаю. Поймите, я занимаюсь вопросами идеологии и партийного строительства, некоторыми хозяйственными делами, безопасность и оборона не в моей компетенции. Товарищ Ким Ир Сен очень жестко пресекает попытки вторгнуться в его сферу ответственности. Я говорю о своих впечатлениях и, вполне возможно, слишком сгущаю краски. Но я… Я боюсь! Боюсь за себя и свою семью. У Кима много влиятельных друзей в СССР, меня он просто пустит в расход. Но я боюсь и за Корею! Поверьте, эта страна не меньше других заслужила спокойную и мирную жизнь, нынешний курс ведет ее к военному коммунизму, а не к процветанию.
Северов был очень удивлен прозорливостью Хегая. С другой стороны, он с Ким Ир Сеном работает плотно, знает его неплохо, а замашки на роль Великого Гения всех времен и народов не вдруг появились.
– Я много думал о том, что же делать дальше, и пришел к выводу – самым правильным решением будет отказ от независимого государства и вхождение в состав СССР. Сами понимаете, с такими мыслями в руководстве мало кто согласится, но для Кореи это будет благом, я убеждаюсь в этом все больше с каждым днем. Я хочу просить вас донести эту мысль до товарища Сталина. Сам я сделать этого не могу, не дойдет мое послание до Москвы, а меня просто ликвидируют.
«Эка тут все завертелось! Но мысль, похоже, дельная. Люди-то не виноваты, что у Ким Ир Сена мания величия и идеи чучхе в голове теснятся!»
Северов пообещал Хегаю поговорить со Сталиным, но предупредил, что случится это нескоро, если только вдруг внезапно не отзовут.
На следующий день Олег связался с Петровским, спрашивал об отношениях с корейским руководством, тот ответил, что Диброва с его подачи разговаривал с руководителем отдела внешней политики ЦК ВКП(б) товарищем Сусловым. Михаил Андреевич разъяснил, что Корея не является государством, активно поддерживавшим агрессивный блок стран Оси и их сателлитов, позиции Трудовой партии в ней сильны, она является правящей. Поэтому такой тесный контроль, как в Японии, совершенно недопустим. В общем, категорически запрещается лезть в местные дела. Мол, товарищи Пак Хон Ен, Ким Ир Сен и другие лучше знают, что делают, мешать им не надо, сами разберутся. Наша задача – помогать им укреплять обороноспособность, вот и занимайтесь, а во внутренние дела Трудовой партии Кореи не лезьте.
Поразмыслив, Северов решил связаться с Забелиным и спросить его совета. Сделать это удалось только на следующий день, Олег обрисовал ситуацию, сказал, что никаких фактов у него нет, лишь разговор с Хегаем. Сталин ставил задачи как командиру авиагруппы, про иное даже не намекал, так что для обращения к нему должны быть веские причины, а у него одни домыслы. Владимир Викторович ответил, что занимается совершенно другими вопросами, поэтому сообщить что-то новое не может. А что касается выхода на Верховного, посоветовал не торопиться, сначала собрать информацию и подать взвешенную докладную записку. Мысль была понятной и, в общем, справедливой, вот только могло так случиться, что эта самая записка запоздает. С другой стороны, его беспокойство в значительной степени было связано с его послезнанием, поэтому обосновать сейчас свои опасения он ничем не сможет.
Нисколько не успокоенный общением с Петровским и Забелиным, Северов вызвал к себе начальника особого отдела ОАГ полковника Ногтева. Миша за эти годы изучил летчика как облупленного, поэтому Олег предельно откровенно рассказал ему о своих подозрениях и спросил, какие мысли на этот счет имеются у его коллег. Обстановкой в районе дислокации группы Ногтев владел хорошо, поэтому в возможность каких-либо подрывных действий населения не верил, да и контролировалась эта территория плотно. Что касается всей страны, то у него только общие сведения. Местные коллеги работают вроде неплохо, тут своя специфика (ну да, Восток – дело тонкое!), составить же свое мнение за несколько дней он не успел. Миша понимал, что Северов этот разговор затеял неспроста, поэтому твердо пообещал присмотреться, аккуратно провентилировать вопрос с другими начОО, которые здесь дольше сидят. На этом и расстались.
Следующая неделя была посвящена полетам, летчики сдали зачеты штурманам полков. Приезжал посол и главный военный советник Терентий Фомич Штыков, генерал-полковник и, в прошлом, ЧВС Ленинградского, Карельского, Волховского и Дальневосточного фронтов. С ним Северов был немного знаком, все-таки под Ленинградом повоевать пришлось немало, но особо откровенного разговора не получилось. В собственно военных делах Штыков разбирался слабо, зато с Ким Ир Сеном сошелся хорошо, во всем ему доверял. Немного успокаивало то, что советников в Корейской народной армии было почти столько
