Потянувшись к сумочке с блестками, лежавшей тут же на стуле, она достала белый шелковый платок и вытерла глаза, пытаясь сдержать слезы.
Но слезы продолжали медленно ползти по древнему лицу. Дрогнувшим голосом она продолжила:
– О, ее милое личико! Она была такой же бледной, как умирающая луна, клянусь вам, и ее дыхание едва ощущалось. Знаете ли, даже ее тень была вялой. Я не могла этого вынести. Я не могла смотреть на нее в таком состоянии. Я брала ее на руки, тихо называя ее имя. Элиза. Милая, милая Элиза … – Теперь слезы почти исчезли, остались лишь две капельки в уголках глаз, прокладывающие бесконечно длинный путь сквозь каньоны морщин. Ее руки непроизвольно вытянулись, словно от какого-то электрического спазма. – Но этого было недостаточно. Совсем, совсем недостаточно, и по мере того как она становилась старше, она все больше нуждалась в поддержке. И поверьте мне, мистер Найквист, мы испробовали все возможные способы, чтобы Элиза выжила. Вы же видите, мы странная семья. Мы живем ради одной-единственной цели.
– И что это за цель?
– Принести сумерки в жизнь.
Она выдохнула, и он увидел выходящий из ее тела туман. Он сформировался в облако, а затем рассеялся вокруг нее в серых, нитевидных, постоянно меняющихся сгустках, каждый из которых скручивался, извивался, танцевал, сливаясь с непрерывно клубившимся туманом танцевального зала. Ее глаза потускнели, и старуха продолжила рассказ:
– В течение многих, долгих, утомительных, жалких лет я жила и дышала, с каждым вздохом насыщая сумерки, от моих первых младенческих вздохов, до последнего, который уже недалек. И единственная истинная задача моего приемного сына заключалась в том, чтобы предоставить мне наследницу женского пола для продолжения моей работы. Я следила за Домиником Кинкейдом и Кэтрин Бэйл, за их совмещенной плотью, совершавшей священный обряд, колдовала над их сплетенными телами и послала туман в ее тело. И у меня получилось: ребенок сумерек был зачат.
Найквист попытался сосредоточиться. Воздух в танцевальном зале стал слишком тяжелым, слишком нездоровым от парообразных энергий старой женщины.
– Увы, в матку проник незваный гость. Ее близнец. Ее сестра. Понимаете, я не планировала этого. Незваный гость высосал у бедной Элизы половину жизни или даже больше.
После этих слов он ощутил нестерпимое желание крепко взять ее двумя руками за шею и стереть ее иссохшее, хрупкое тело в пыль. Но она продолжила и вынесла вердикт, словно судья в конце заседания:
– Поэтому Элеанор должна умереть, чтобы Элиза могла жить.
Вскочив на ноги, Найквист без колебаний схватил край стола обеими руками и рванул его из ниши с такой силой, что тот вырвался из его хватки. С грохотом обрушившись на пол, стол оказался возле упавшей люстры. В огнях искрились тысячи разных оттенков, а кристаллы дрожали и звенели, как механизмы огромных часов. Старуха, как ни в чем не бывало, осталась неподвижно сидеть на красном бархатном сиденье. Подойдя к ней, Найквист взял ее сумку, перерыл содержимое и вытащил ключ от комнаты 225.
– Вы не найдете ее, мистер Найквист, – сказала она. – Я спрятала вашу дорогую Элеанор очень далеко…
И сказав это, Аиша Кинкейд исчезла из виду.
Он уставился на пустое сиденье и на туман, который быстро занял ее место.
Время замерло.
Он попытался пошевелить руками, но не смог.
Даже легкие перестали сокращаться. Сердце больше не билось.
Подвешенное состояние…
И вдруг старуха снова возникла в том же месте, сидя в том же положении, и сказала:
– Да, она в безопасности. Я проверила их обоих.
Он вздохнул и почувствовал, как волна жизни снова омыла его тело. Его трясло от шока. Он задыхался.
– Они вместе, мистер Найквист, две сестры. Они готовятся к концу.
– Куда… куда вы исчезли?
Аиша улыбнулась.
– Так же, как вы передвигаетесь в пространстве, я могу двигаться во времени.
В голове сыщика что-то щелкнуло. Он вдруг понял:
– У нее другая шкала времени?
– Верно. Та, которую вам никогда не настичь и от которой ей никогда не избавиться.
Найквист подумал: вот человек, который намного превосходит Патрика Бэйла в контроле над временем, который манипулировал им как художник, рисующий смешанной краской на холсте.
– Это вы, – сказал он. – Вы – Ртуть.
Она кивнула.
– Да, я была самым первым преступником, а после мой сын Доминик. Я научила его искусству воровать время. Конечно, после его смерти мне пришлось вернуться к моим прежним обязанностям, – вздрогнула Аиша. – Только недавно я рискнула отправиться в ночь и отнять еще одну жизнь.
Найквист вспомнил новости, услышанные на улицах Ночного района.
– Это были вы? Вы убили человека?
– Боюсь, что да, – вздрогнула старуха. – Это почти уничтожило меня, я не могу покидать сумерки.
Найквист вспомнил слова человека-тени: «Ртуть ждет тебя». Что ж, вот обещанная встреча и состоялась.
– Но почему? – спросил он. – Почему вы убиваете людей?
Она оставила вопрос без ответа.
– Идите! Идите, ну же. Найдите Элеанор, если сможете. Но знайте, что бы вы ни делали, она все равно распрощается с жизнью.
– Этого не произойдет.
– Полагаю, что произойдет. Вы это сделаете или я – без разницы.
Развернувшись, он двинулся прочь.
– Важно только одно, мистер Найквист, – окликнула его Аиша Кинкейд. – Не я, не мой сын Доминик и не Элеанор. Только Элиза. Благодаря ей сумерки будут жить и распространяться, и захватят ваш драгоценный город…
Наконец он отошел настолько, что уже не мог ее слышать. Он поспешил к стойке регистрации – она была пуста – и, двинувшись дальше, добрался до лифтов. Поднявшись в крошечной кабине на этаж выше, ориентируясь на указатели, он отправился к месту назначения. Найквист испытывал беспокойство, но знал, что это необходимо сделать.
«Вы это сделаете или я»… Значит ли это, что Айша Кинкайд знала о его предсказанной роли в смерти Элеанор?
Что ж, неважно. Теперь так или иначе все закончится.
Коридор огибал большой прямоугольный внутренний двор. Выглянув с балкона, Найквист увидел плавательный бассейн, заполненный больше туманом, чем водой, и несколько человек, сидящих за длинным столом. Каждый из них методично чистил и опустошал стручки киа. Яркие оранжевые семена висели в воздухе почти на уровне его груди; Найквист наблюдал, как они сверкали в тумане.
Продвинувшись немного дальше по коридору, он подошел к комнате 225.
Он уже собирался постучать в дверь, но остановился.
Он вдруг понял, что у него все еще есть выбор, даже сейчас: он все еще мог уйти и продолжать свой путь, надеясь, что рано или поздно опередит то, что грызет его изнутри. Но как далеко он должен идти? Сколько километров? И сколько часов должно пройти? И даже тогда избежит ли он своей судьбы? Возможно ли
