Это заставило его поднести руку к собственному лицу, чтобы ощутить собственную плоть и кровь, свое телесное тепло. Даже смотреть на эту девушку казалось неимоверно сложным. Все признаки юношеской стеснительности Элеанор исчезли, поглощенные присутствием сестры. Годы, проведенные здесь, в сумерках, сказались на Элизе, заставив ее потерять чувство жизни, и вся юная жизненная сила, казалось, иссякла. Теперь она была паразитом. И хищный взгляд в почерневших глазах подсказывал ему, что она скоро вернет всю жизненную силу Элеанор себе. Но Найквист чувствовал, что она лишь следует приказам ее бабушки. Какая-то частица сущности Элизы по-прежнему любила своего близнеца.
– Ты должен меня выслушать, – сказала она. – Ты можешь это сделать?
Это была Элиза.
– Да, – кивнул Найквист.
– Когда я была младше, я жила одна, здесь, в этой комнате. Они заперли меня, мой отец и бабушка. Ох, они кормили меня, умывали, пытались вылечить мою болезнь и говорили, что очень сильно меня любят, но я оставалась одна. Я жила в этой комнате, очень часто сидя в темноте, как мне хотелось, и внутри меня был туман. Я чувствовала его. Прямо здесь, когда становилась старше. И здесь… – Ее руки коснулись груди и живота. – Пока не пришло время открыть дверь. Я выходила в поля сумерек и дышала. Я выдыхала туман, – сказала она и снова продемонстрировала ему свое умение.
Найквист больше не мог этого выносить. Отогнав от лица клубившийся сгусток тумана, он закричал:
– Элеанор! Элеанор, если ты там, поговори со мной. Скажи что-нибудь!
– Она не слышит тебя, – вздохнула ее темная сестра. – Элеанор сейчас ничего не может сделать.
– Отпусти ее.
– Не могу.
– Элиза, пожалуйста… – Он впервые использовал имя девушки.
– Боюсь, я не могу тебе помочь.
– Что тебе нужно? – взмолился он.
Она улыбнулась. Ужасно было видеть лицо Элеанор, слышать ее голос и наблюдать, как по-другому, совсем иначе шевелятся ее руки и изменяется мимика. Слышать совсем другой, не такой, какой он привык слышать, набор слов и фраз.
– Элиза, что тебе нужно? – повторил он свой вопрос.
– Только то, что было у меня украдено. Моя жизнь, моя сила.
– Ты собираешься убить ее?
Смоляно-черные глаза моргнули, голова слегка наклонилась.
– Моя бабушка проведет церемонию. Физическое тело Элеанор умрет. Но даже тогда я верю, что моя сестра будет жить внутри меня.
Найквист наклонился ближе.
– Это не ответ, Элиза. Ты не можешь украсть ее жизнь.
Девушка вздрогнула.
– Я должна была уничтожить ее в утробе матери.
Восемь слов, без колебаний, без эмоций.
Ставшие для него последней каплей.
Найквист отошел.
Девушка поднялась с кресла, протягивая руку в знак предупреждения.
Он подошел к стене и щелкнул выключателем.
Комната наполнилась светом.
Она громко застонала.
Он вернулся к ней и сказал:
– Элеанор? Я знаю, что ты меня слышишь.
Потянувшись к ней, Найквист положил руки ей на плечи. Она вздрогнула. Ее лицо оказалось возле его лица, а глаза на этом расстоянии были настолько глубокими и темными, что напомнили Найквисту о полуночи, через которую он пробирался к девушке. Но теперь он видел, что легкая дымка тумана поднимается даже от зрачков, будто ее слезы превращались в пар.
– Элеанор, я здесь, – прошептал он. – Я отвезу тебя домой.
Она отстранилась. Привидение в ее глазах что-то заметило в Найквисте. Что-то ужасное. Ее голос дрожал, она не могла говорить.
Найквист почувствовал, что его настигает странное желание, острая необходимость схватить девушку за шею или резко оттолкнуть ее. По телу словно прошел заряд тока.
Он взглянул на часы.
Было еще шесть минут восьмого.
Он слышал в своей голове тиканье.
В зеркале под часами он увидел свое лицо. Беглый взгляд раскрыл ему правду – он больше не отвечал за свое естество. Он стал рабом. Его поведение менялось, словно губка, он напитывался жестокостью и решимостью. Найквист едва понимал, что происходит, но эмоции были слишком сильны. Он открыл рот, обнажив зубы, а глаза превратились в точки.
Осталось меньше минуты. Пятьдесят пять секунд.
Стрелки часов двигались очень-очень медленно…
Он повернулся к девушке.
– Что такое? – спросила она. – Что происходит? – Это был голос Элеанор.
– Пришло время, – ответил он.
Она отступила от него на несколько шагов.
– Пожалуйста, Найквист, вы меня пугаете. Оставьте меня в покое.
Он последовал за ней, легко преодолев расстояние длинным шагом, протянул руку и толкнул ее на кровать.
– Убери от меня руки, – в ужасе вскрикнула она. – Отстань!
Рухнув на кровать, он уселся на нее сверху. Девушка кричала. Но Найквист не слышал ничего, кроме пульсации крови в собственных висках. Без промедления протянув руку, он схватил ближайшую подушку и, следуя предназначенному сценарию, прижал ее к лицу девушки. Элеанор закричала: подушка скрадывала слова, слышался только один звук, ужасающий, леденящий кровь стон, но Найквист сильнее прижимал подушку, и он понемногу начал стихать.
Найквист нажимал все сильнее.
Элеанор вырывалась.
Секунды истекали, он прижимал изо всех сил.
Она с усилием подняла руки…
Чтобы остановить его…
Чтобы…
Ее руки…
Поднимаются…
И опускаются…
Падают…
Теперь у нее почти не осталось шансов. Она охотно сдавалась, желая лишь прекратить эту боль, и, наконец, успокоилась. Ее последние движения были слабыми, отрывистые последние вздохи стихли. Найквист был слишком силен для нее. Предначертанное свершилось, но он все еще держал подушку на месте, пока его разум входил в другое состояние, другое место и время, свободное от его непосредственного окружения и телесных рефлексов. Он увидел настенные часы, показывающие ровно семь минут восьмого.
Время наступило.
Он снова был ребенком и смотрел, как его мать лежала на дороге, как отец выходит из машины с криком ужаса от содеянного: он убил ее, свою жену, свою любимую жену! И Найквист понял, что отец пошел в сумерки из-за чувства вины, только из-за нее. Не было никакого исследования и надежды увидеть ее снова – лишь забирающий его туман.
Все эти мысли роились в голове Найквиста, пока он стоял на коленях на кровати.
Схватившись руками за подушку, он начал поднимать ее, желая, чтобы эта девушка, красивая молодая женщина вернулась к жизни, жизни здесь и сейчас, чтобы она снова дышала. Ей необходимо дышать.
Отбросив подушку, он прижал руки к ее груди.
– Вдохни снова. Дыши для меня.
Еще раз.
Ничего не происходило.
– Дыши, Элеанор, пожалуйста, почему ты не дышишь? Дыши.
Зажав ей нос рукой, Найквист начал делать искусственное дыхание. Он совершал выдох за выдохом, всхлипывал, глаза наполнялись слезами, когда он выдыхал, пытаясь дать ей чистый воздух, желая, чтобы она снова жила, надавливал на грудь все сильнее, а затем возвращался к губам, чтобы приложить еще усилие. Он не прекращал вдыхать, пока из нее не вырвался крик, но не из уст девушки, а откуда-то изнутри. От ее тела словно отделилась тень, и Элеанор вдруг пошевелилась под ним. Медленно, неохотно, кровь начала толчками двигаться по ее венам, постепенно набирая силу, грудь поднималась и опускалась в прерывистом ритме, и она закашлялась и жадно стала хватать губами воздух. Он еще несколько секунд
