Потом из темноты пустого беспамятства Фу вывели сны, быстрые, ужасные и красные.
Она держала руку Подлеца перед погребальным костром на широкой дороге.
То был не костер. То была деревня, которую они оставили позади, и она полыхала золотом Фениксов.
Ей хотелось спалить деревню дотла. Нет, она хотела, чтобы они знали, что она может.
Зубы выпали у нее из ладони, окровавленные и новые, вспыхивая на лету.
– Нам нужна эта сделка, – говорил невидимый Па.
Деревня изменилась. Теперь далеко к северу она видела долину, горевшую во всю ширь, превращенную в сплошной черный чумной маяк. В воздухе носились мольбы о помиловании.
– Никто не ответил, – сказал Па, качая головой, слишком близко от огня. – И теперь отвечать придется всем нам.
Рядом с ней был не Подлец. Она держала за руку Тавина, и он снова смерил ее взглядом.
Она вырвалась…
– Фу.
Ее разбудило море огня.
Костер. Это был всего лишь костер. Фу попыталась отдышаться.
– Фу, вставай.
То был голос вождя.
– Па? – Она села, протирая глаза. Было слишком темно, чтобы собирать вещи.
Принц поднялся на колени, сонный и сердитый. Подлец застыл поблизости.
Ответ пришел слабым содроганием почвы под ее тонкой подстилкой. Теперь она сама застыла.
Не нужно было им забирать зубы грешников.
– Берите принца и хватайте, что успеете. – Па метался тенью в ночи, от одной Вороны к другой. Поднял принца на ноги. Рокот усиливался.
– Вставайте, ваше высочество. Дворянство Олеандров приближается.
Глава шестая
Кошка и король
Принц был босиком.
За свои шестнадцать лет Фу постигла немало суровых уроков, когда жизнь била ее прямо в зубы. Всегда следи за толпой. Всегда знай выход. Никогда не ходи в город одна.
А в ночь сожжения грешников спи не разуваясь.
Когда Фу пыталась подсадить Жасимира на ближайшую ветку, его ноги соскользнули с заросшего мхом ствола, и он издал сдавленный крик отчаяния. Оглушительный топот копыт сотрясал под ними землю. Вороны носились по лагерю, заметая следы. Хотя нога принца упиралась в плечо Фу, руки его слишком дрожали, чтобы ухватиться за стебли или кору. Но Па сказал убрать принца с глаз долой… она должна была его обезопасить…
Тавин стащил принца с дерева.
– Фу, давай первой… ты его подтянешь наверх…
Наверх. Слово ломало все оковы.
Гвозди в подошвах сандалий впивались в кору и мох, помогая ей карабкаться так же легко, как если бы она шла по ступеням. Ремешок висевшей за спиной маски натирал ей шею, тяжелый клюв долбил позвоночник. Краем глаза она замечала, что остальные Вороны тоже взбираются на деревья. Негодница повесила за спину скрученные тюфяки. Обожатель тащил их скудный набор карт и свитков, а на боку у него раскачивалась кастрюля.
Подлеца она не видела вовсе.
Наверх. Если она потеряет принца, то потеряет и клятву.
Она взобралась на первую ветку. Стащила через голову робу, скрутила ее в жгут и перебросила через ветку поближе к стволу. Принц ухватился за вороношелк и начал взбираться.
– Фу!
Па стоял внизу. Он бросил ей зуб и, убедившись, что она его поймала, скрылся.
Зуб запел в ее кулаке так громко и чисто, что она чуть не выронила его, осознав, что у нее в руке.
В отдалении мерцали оранжевые точки факелов.
Наверх. Она сунула бесценный зуб за пояс и рванула за плащ, подгоняя принца.
Нет, эта ветка не выдержит ее, принца Жасимира и Тавина. Как только принц взобрался и сел, она полезла искать насест попрочнее.
– Ты не можешь меня бросить! – прошипел Жасимир, широко открыв глаза.
Он паниковал, он познавал новый вид страха. Ей стоило это запомнить. Однако некоторые Вороны милосерднее других.
– Подтягивай своего Соколенка, тупица, – бросила она в ответ, – а потом передай мне мой плащ.
Появилось предплечье Тавина. Он забирался самостоятельно. Через мгновение он уже оседлал ту же ветку, что и принц. Та затрещала под его весом, напугав Фу.
Наверх.
Лошадиный топот шелестел в листве.
Внизу она углядела Па, который передавал Подлецу пеньковые веревки, привязанные к заостренным и тяжелым деревянным брускам, вырезанным в форме подобия ступней. Подлец ухватил веревки обеими руками и побежал в темноту, прочь от Олеандров, а бруски кувыркались следом, разбрасывая по дороге следы Ворон.
Па не посылал бегуна, если только дело не было совсем дрянь. Из-за такого забега в прошлом году они чуть не потеряли Сумасброда, а жена Обожателя сгинула в ночи за два года до этого. Не нашли ни ее, ни деревянных ступней. Но если кто и сможет наверняка убежать далеко и быстро от дворянства Олеандров, так это Подлец.
К Фу взлетела ее роба-веревка. Она перекинула ее через сук, и сперва принц, а следом за ним и Сокол взобрались и оказались по обе стороны от нее. Тавин остался стоять на ногах, подлаживаясь пальцами под толстую ветку и для равновесия удерживаясь за другой сук. Жасимир вытянул робу из-за спины.
Теперь в воздухе стоял топот отдельных копыт. Фу знала, что будет дальше.
Однако на этот раз Па дал колдовской зуб ей.
Как и у всех представителей Обычных каст, у Воробьев крайне редко рождались чародеи. Их зубы были на вес золота, и заполучить их оказывалось гораздо сложнее. Наследное право убежища позволяло Воробьям отводить от себя нежелательные взгляды, смягчать шаги, ускользать от угрозы незамеченными. При рейдах Олеандров Па сжигал по два зуба за раз, иногда по три. Фу только предстояло научиться этому фокусу.
Но единственный зуб воробьиного чародея, который он ей передал… это должно скрыть их с лордиками из виду.
– Приготовьтесь и держите рты на замке, братишки, – предупредила она шепотом и достала зуб из-за пояса. – Я нас спрячу.
Закрыв глаза в поисках песни, она призвала искру, и зуб в пальцах потеплел. Окружающий мир застыл. Через нее пронеслись всполохи воробьиной жизни: Сокол, который обнаружил колдовство у него в крови, когда он был еще мальчиком, годы вынужденного служения Прославленным кастам, утешение в любви. Тысячу тысяч раз он избегал внимания павлиньего лорда, голубиного ремесленника, лебединой куртизанки, чтобы изредка собирать секреты, но чаще для того, чтобы они не думали, кто подает им чай. Тысячу тысяч раз они забывали о его существовании. Тысячу тысяч раз он не забывал.
И наконец, благородная дама, которая заплатила Воробью за его тайны и услуги, а в другой год – заплатила отцу Фу его зубом.
Жизнь воробьиного чародея пролетела перед ней, как одно сердцебиение. Затем его наследное право проснулось гудением в ее костях.
Когда она снова открыла глаза, вес мальчишек по-прежнему давил на ветку, однако их самих нигде не было видно. Ее собственные руки выглядели вполне обычными, но для посторонних взглядов она была все равно что привидение.
С другой стороны лужайки еще две воробьиные искры вспыхнули в ее ощущениях. Па взялся за работу. Фу прищурилась и посмотрела на деревья, где прятались
