Поцеловал застывшие, превратившиеся мгновенно в камень губы. Он не чувствовал, как Мара под его поцелуями превращается в ледышку. Она оцепенела и даже не дышала.
— Мара… Как ты не видишь… Я люблю тебя, птаха моя…
Отстранился, пытаясь поймать ее взгляд, и наткнулся на дикий ужас в потемневших глазах.
— Отпусти… — произнесла она одними губами.
Бьярн поднялся и ее тоже поднял на ноги. В его глазах горело отчаяние.
— Отпустил. Не держу.
Мара сделала два шага назад, ближе к столу и ножу на доске.
— Любишь, — повторила она. — Любишь меня.
И вдруг начала хохотать так неистово и жутко, что Бьярн вскинул голову, будто его ударили, и ушел, тихо притворив за собой дверь.
Он ушел, а Мара все никак не могла перестать смеяться, сама понимая, что с ней творится что-то неладное.
Но ведь это правда смешно. Что тут можно любить? Стриженые волосы? Обветренные губы? Обломанные ногти? Тело, изуродованное шрамами. Он сам столько раз ее штопал — все видел. Так к чему эта глупая шутка?
Рот горел огнем от его поцелуя. Бьярн пах медом. Медом. Проклятье.
Мара схватила подушку и вцепилась в нее зубами, лишь бы только унять этот смех, что раздирал ее на части. Ничего, завтра все закончится. Бьярн пойдет своей дорогой, а она своей.
ГЛАВА 14
Светловолосая девочка, уже почти девушка, старательно перерисовывала изображение из книги на лист бумаги. Если бы кто-то мог сейчас заглянуть через ее плечо, он, несомненно, удивился бы, ведь такие юные особы должны рисовать цветы или что-то другое, такое же милое, но старательная художница пыталась перенести на бумагу изображение человеческого легкого. Которое, к слову сказать, казалось ей не менее прекрасным, чем цветок или бабочка. А тот единственный человек, который мог наблюдать за ее работой, нисколько не удивился бы, а скорее похвалил бы свою воспитанницу за усидчивость и старательность.
Он, кстати, скоро явился, удовлетворенно кивнул, увидев, чем занята девочка, и не стал мешать, занялся своими делами — принялся изготовлять вытяжку из листьев молочного стреловида для облегчения боли. Только когда время подошло к обеду, он окликнул ученицу:
— Зайчонок, пойдем пожуем, что Всеединый послал.
— Сейчас, дедуля… У меня вот тут, посмотри, не очень выходит…
Профессор Вигге подошел и встал за ее спиной, разглядывая рисунок, который был еще неловким, пока совсем детским, но очень старательным. Улыбнулся, стараясь, чтобы она не заметила его улыбки, а вслух произнес:
— Отлично, зайчонок. До поступления еще четыре года, ты успеешь подготовиться, я обещаю.
Девочка вздохнула. Она была еще не очень уверена в своих силах, но надеялась, что все получится.
— Ты еще обещал, что в следующий раз, когда в город позовут, ты мне разрешишь самой осмотреть больного.
— Помню, помню… Ну, раз обещал…
Биргер Вигге, профессор и известный даже самому Вседержителю медикус, несколько лет назад дал себе зарок отойти от дел. Что-то случилось тогда в Академии медицины, и происшествие это не давало ему покоя. Профессор Вигге бросил кафедру, которую возглавлял, своих студентов, свою безбедную жизнь и удалился в лес, чтобы вести уединенное тихое существование.
Но обмануть свое истинное призвание не так-то просто. Как бы Биргер Вигге не стремился уйти от своей судьбы, но в конце концов все в округе — и в небольших деревушках, вроде Зилушек и Сморилок, и в городке покрупнее, Лабранте, — узнали о том, что в лесу проживает талантливый медикус, способный вытащить человека буквально с того света. Из города за ним обычно присылали телегу, а деревенские жители чаще приходили сами, если в силах были идти. Если же нет, то профессор Вигге, ворча и ругаясь, отправлялся на помощь больному, даже если за ним прибегали ночью.
Поначалу юная воспитанница, зная о желании дедули Биргера отойти от дел, ревностно охраняла его покой. Сейчас ей смешно было вспоминать о том, как утром первого дня новой жизни она пыталась спровадить с крыльца растерянного молодого мужчину.
— Нет, он никого больше не станет лечить! — выговаривала она ему, уперев руки в бока. — Не трогайте его. Оставьте в покое!
— Кто там? — сварливо окликнул из глубины домика профессор Вигге, а потом и сам шагнул на порог, оттирая пальцы от чернил обрывком тряпицы.
Проситель бухнулся на колени. Глаза его были будто два темных омута, полных безнадежности.
— Жена от бремени не может разрешиться… Второй день уже… Помоги! Всеединым заклинаю, помоги!
— Почему так поздно пришел? — профессор Вигге тут же стал сдержан и собран, больше на разговоры тратить время не стал, ушел в дом и вернулся через минуту с холщовой сумкой, перекинутой через плечо. — Пошли.
— Меня возьмите! — пискнула девочка.
— Зачем ты там, глупая. Хочешь помочь — в доме прибери или…
— Возьмите! — крикнула она, разозлившись. — Ты не понимаешь! Я спасти могу!
Профессор Вигге внимательно посмотрел на нее и, видимо, понял.
— А, вот оно что, — только и сказал он. — Ну, идем.
Так и повелось с тех пор, что таинственный медикус, живущий в лесу, являлся на особо тяжелые случаи вместе с юной некроманточкой, которая всем и каждому сообщала о том, что некромантка она по рождению, а на самом деле ей очень-очень хочется стать медикусом, когда она вырастет. Она обязательно поступит в Соувере в Академию и сделается самой лучшей!
Дедуля Биргер сначала посмеивался, а потом незаметно, постепенно стал ее учить. Он не зря считался в свое время не только талантливым медикусом, но и выдающимся учителем. Профессор умел так аккуратно и легко вложить знания в головы самым нерадивым студентам, что в Академии ходили слухи, что без магии здесь не обошлось.
Девочка под его руководством изучала книги, помогала при операциях, готовила настойки и лечебные отвары. Порой она даже не понимала, когда профессор Вигге учит ее, а он учил ее постоянно.
— Налей себе молока, зайчонок. Кстати, если смешать молоко с той водой из родника, про которую ты говорила: «Фу, ну и запах», то получится отличное средство от кашля, — ненавязчиво сообщал он за завтраком.
