С неохотой Кингсли вернул Фионна в колыбель и укрыл его одеялом. Он посмотрел на Грейс и достал конверт из кармана.
- Что это? - спросила Грейс, хмурясь. Казалось, она не хотела его открывать. Возможно, она ощутила его содержимое.
- Как я и сказал, подарок на день рождения.
Грейс разорвала наклейку на конверте и достала сложенную в трое пачку бумаг.
- Когда Сорен присоединился к иезуитам, - начал Кингсли, - он принял обет бедности. Деньги, которые были у него в трастовом фонде, он отдал мне. И поскольку я не могу вручить деньги отцу, я могу отдать их сыну.
Глаза Грейс округлились.
- Кингсли, это трастовый фонд.
- Да, - подтвердил Кингсли. - И он стоит приблизительно восемнадцать миллионов фунтов.
Грейс в шоке прикрыла рот ладонью. Хотя это и было непросто, Кингсли удалось не рассмеяться над ней.
- Он будет учиться в лучших школах, - сказал Кингсли. - Не стоит ни на чем экономить.
- За такие деньги мы можем купить школу.
- Тогда купи одну. Там ты сможешь преподавать, - предложил Кингсли.
- Мы не можем их принять. - Грейс начала сворачивать бумаги.
- Я не просто так рассказал тебе историю своего клуба, Грейс. Мне нужно было, чтобы ты знала, скольким я ему обязан. Этот клуб, который я построил для него, сделал меня богаче, чем ты можешь себе представить. Клуб не существовал бы, если бы не он. Я бы тоже не существовал. Я обязан ему всем - своей жизнью, своим состоянием и своей семьей. Обещаю, Грейс, это самое меньшее, что я могу сделать. Я перед ним в долгу, и вот как я его возвращаю.
- Но Кинг...
- Часть ты получишь сейчас на жизнь и образование. Остальное останется в трасте до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать. Затем все станет его.
- Это все слишком, - сказала она, недоверчиво качая головой.
- И еще кое-что.
- Еще?
Кингсли снова полез в карман и вытащил документ.
- То, что я дал тебе, это точная сумма трастового фонда, который дал мне Сорен. Но это самое интересное.
Грейс дрожащими руками взяла документ.
- Отец Сорена был бароном, - начал Кингсли.
- Да, он говорил мне об этом.
- Родовой дом находится на севере. Это прекрасное разрушенное поместье под названием Эденфелл. Оно было продано двадцать лет назад разработчикам, которые ничего с ним не сделали. Здание пустует уже много лет. Дом принадлежит его семье. И теперь Фионну.
Грейс медленно опустилась в кресло.
- Эденфелл, - повторила Грейс, перечитывая документ.
- Оно на имя Фионна, - продолжил Кингсли. - Оно принадлежит ему, а не тебе или Закари, и когда он подрастет, то сможет оставить его себе, продать или сжечь дотла. Мне все равно. Но это ему решать.
- Меня сейчас стошнит, - сообщила Грейс, выглядя бледнее обычного. И тогда Кингсли действительно рассмеялся над ней.
- Приношу свои искренние извинения за то, что играю в Бога с вашими жизнями, - сказал Кинг. - Я верю, что вы с Закари поступите правильно по отношению к вашему сыну.
- Мы, конечно, попытаемся. Но...
- Никаких «но», - оборвал мужчина - Скажи merci и люби своего сына. Это все, что тут можно сказать или сделать.
Грейс глубоко вдохнула, долго выдыхала. Она посмотрела на Кингсли глазами полными слез.
- Merci, - поблагодарила она тихим голосом.
- Мне пора идти. Мне нужно успеть на другой рейс.
- Уже уходишь? Но...
- Я навещу вас снова, - пообещал Кингсли. - Если пригласишь.
Грейс встала и подошла к нему. Она обняла его, а он крепче прижал ее к себе.
- Твоему сыну повезло, что у него есть два замечательных отца, - сказала она. - Как и моему.
Он поцеловал ее в щеку и отпустил ее.
- Проследи, чтобы Закари не пренебрегал уроками французского, - попросил Кингсли, кивая в сторону спящего в колыбели Фионна.
- Обещаю. Я уже начала датский.
- Правда?
- Я разговаривала с Сореном по телефону после того, как мы сообщили ему о Фионне. Он научил меня «Jeg elsker dig, min søn, og Gud elsker dig også». Он попросил меня говорить это Фионну каждую ночь.
- Что это значит?
- Значит «Я люблю тебя, мой сын, и Бог тоже тебя любит». Это последнее, что я говорю ему каждую ночь перед тем, как уложить его в кроватку. Он сказал... - Грейс остановилась и улыбнулась. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется, но какие бы слезы ни были, она держала их при себе. - Он сказал, что его мама желала ему спокойной ночи, когда тот был маленьким.
- Jeg elskar dig. Мне он сказал, что это «удача» на датском.
- По-датски это значит «я люблю тебя».
- Этот блондинистый монстр - ублюдок.
- Ты же знаешь, что любишь его.
- Совершенно против своей воли, - ответил Кингсли, - и всем сердцем.
Грейс поцеловала кончики пальцев и прижала их к головке Фионна. Она поправила его одеяло и прошептала датскую молитву сыну.
Они вышли из детской, и Грейс бесшумно закрыла за собой дверь.
- Звони, если буду нужен, - сказал Кингсли, приказ, а не просьба. - Если что-то случится, что угодно, звони мне первому.
- Конечно, - ответила Грейс, когда они оказались перед парадной дверью.
- Если хочешь, то можешь больше не работать. Ты или Закари. Вы можете работать из дома, купить новый дом за городом, путешествовать. Мне все равно. Деньги принадлежат вам и вашему сыну, и я знаю, что вы найдете им хорошее применение.
- Да, мы так и сделаем. Я не могу... Дай мне несколько дней, чтобы обдумать все это.
- У тебя предостаточно времени.
- Если завтра утром у Закари случится сердечный приступ, винить я буду тебя.
- Пусть скорая помощь будет в режиме ожидания.
- Боже мой, Кингсли. Я не могу в это поверить.
- Поверь, - ответил Кингсли. - После всего произошедшего, у нас должна быть способность верить во что угодно.
Грейс усмехнулась, и он снова обнял ее.
- Передашь ему, что с Фионном все хорошо? - спросила она.
- Передам.
- Думаешь, он приедет навестить сына?
- Когда будет готов. Дай ему время. Он не хочет вмешиваться.
- Это не было бы вмешательством. Так и скажи ему.
- Скажу, - пообещал Кингсли. - Он будет завидовать тому, что я держал его.
- Поцелуй за меня свою красавицу, - попросила Грейс.
- С удовольствием. Их обеих.
- Куда ты сейчас?
- Навестить старого друга, - ответил Кингсли. - Вот и все.
- Кстати, о старых друзьях, что случилось с твоей Сэм?
- А что случилось с Сэм? Через четыре года после того, как она стала
