– Объясни мне вот что. Эй, не смей падать. Стой на ногах! – прорычал Горст. – Ты еще не все мне рассказал.
Горст не вынимал оружие из живота нелюдя. Крови было достаточно, но сделай он это – ее бы стало вдвое больше, а в мире на одного старого выродка сталось бы меньше.
– Позволь мне умереть в колодце, – прошептал Вит, – позволь, мне, – по щекам старика потекли слезы, – умоляю, спаси мою душу. Я же зла никому не сделал.
– Нет, – отрезал волчатник, – прежде у меня были мысли, но теперь я точно не скину тебя в эту гниль. Расскажи-ка, как вы это делаете? Как заставляете людей поступать против их воли?
Секутор разжал ладонь, и Вит рухнул навзничь.
– Никто не поступает против собственной воли, – прошептал старик, – всякий хочет материнской любви, а у Царицы оной в достатке.
Выродок хотел сказать что-то еще, но затих, и секутор раздосадованно выплюнул:
– Сука… – Горст был готов поклясться, что перед тем, как гнилая душа выродка оставила немощное тело, с иссохших, покрытых черной коркой запекшейся крови губ слетело: «Лиара». Это имя показалось Горсту знакомым, но он не придал этому значения.
Оглядевшись по сторонам, Горст не обнаружил своего скакуна и с досадой принял факт того, что возвращаться в Подлесок придется пешком.
Впотьмах отыскав ножны и чертыхаясь во время спуска с Холма, Горст надеялся, что у Аарона с Рейном дела обстоят значительно лучше, нежели у него самого.
Стопа вновь болела как проклятая, но эта боль принадлежала секутору, и теперь он дорожил ей, ведь в какой-то мере именно она и спасла ему жизнь.
5С каждым пройденным шагом, с каждой скатившейся по щеке каплей пота Эвжен понимал – место, в которое он направляется, мертво. Теперь он узнавал эту часть леса, ибо здесь он встретил отца, именно здесь его отец встретил свою погибель.
Твари вдоволь наигрались с разумом этого отважного человека и достаточно долго путали призрачные лесные тропы, скрывали от изможденных бессонницей глаз оставленные им же следы.
Свет факела утратил былую яркость.
– Не умирай и ты, – произнес парень. Копоть и дым повисали в загустевшем воздухе. Под сапогом хрустели иссохшие ветви, шуршали осыпавшиеся с сосен иглы. Много веток, бесконечно много игл. Он огляделся по сторонам и понял, что путь его близится к завершению. Близость Гнилого Холма давала о себе знать. Иссохшие стволы деревьев, истекшие смолой, сбросившие с себя и кору, и все, что только можно сбросить. В памяти Эвжена ожили образы.
Сырая после дождя улица забытого Отцом Переправы города. Телега и траурно звонкий скрип её колес, угрюмый коронер жует булку, а его подмастерье стегает осла, впряженного в клятую телегу. Эвжен остановился. Телега остановилась тоже.
– Ну, подойди, – буркнул коронер, – загляни и убедись. Все кости на месте.
– На месте, – ухмыляясь, добавил подмастерье коронера, – так и есть.
Пространство между булыжниками мостовой было заполнено сосновыми иглами, дохлыми насекомыми. Из провонявших мочой и дерьмом переулков на Эвжена таращили глаза городские нищие.
Лихорадочно яркое солнце слепило, но не согревало.
– Ты столько сюда ковылял, курвина петля, а теперь обмочил портки? – возница ощерился гнилыми зубами. – Ты либо подходи, либо проваливай.
Запах гниения. То, что Эвжен принял за кучу мусора, на деле оказалось холмиками, сложенными из останков птиц, зайцев и иного лесного зверья. Почему-то именно сейчас парень и понял, отчего этот пролесок так неестественно тих. Все, что жило здесь прежде, обрело покой.
Он перехватил поудобнее древко факела. «Еще не поздно уйти, – подумал парень, – я ведь могу уйти, и ничего мне за это не будет».
Но ноги понесли его к телеге. Каждый новый шаг давался все с большим трудом. Каждый новый вздох отзывался острой болью. Из нутра телеги тянуло тухлятиной.
– Он все-таки сделал свой выбор, – произнес коронер и сплюнул кусок хлеба. – Все, что было выращено при Отце Переправы, на вкус, как дерьмо.
– Сукин сын – Отец Переправы, – согласился подмастерье, – то ли дело…
– Закройте свои гнилые пасти, – холодно, даже слишком холодно сказал голубоглазый парень, потерявший в этом лесу все, – иначе я заставлю вас замолчать.
Казалось, будто его плеча коснулась все та же покрытая мозолями, натруженная рука великого паромщика.
Нищие в переулках зашлись омерзительным хохотом.
– Слепец, – удрученно выдохнул городской коронер, – а ведь они готовы тебя простить. Ты поцелован самой Царицей.
– Дурак, – согласился подмастерье. – Жаль Вита сейчас с нами нет. Уж он-то мог его вразумить.
– Ты подойди, вглядись в благодать. Авось передумаешь.
Эвжен подошел к телеге и заглянул внутрь. Он уже видел воды Серебряной Реки. Той ночью, когда умерли отец и Радка. Он уже видел Золотой полумесяц и силуэт прекрасной женщины на далеком, черном как уголь, берегу. Тогда Эвжен не поверил своим глазам и завороженно глядел вдаль, стараясь различить черты лица Царицы. Теперь он просто не верил своим глазам.
– Ну не красота ли? – коронер потянулся к нему руками и по-отечески похлопал Эвжена по плечу. – Сестры говорят, что тебе нужен дом. Айда к нашим. Подлесок всегда славился гостеприимством, а ежели нет, то иди в Ивы. Там мужичье не дурнее нашего.
– Я уже ходил, – он вспомнил, как его связали и передали людям барона, как избивали и пытались повесить. Вспомнил насмешливые рожи секуторов и бесконечно длинное поле, по которому он бежал от погони, – я все это уже видел.
Город исчез. В источаемом мертвечиной мареве растворилась телега, и ослепшее солнце вновь стало горящим в его дрожащих руках факелом. Он стоял над колодцем и смотрел в остекленевшие глаза своего родителя, смотрел на совсем еще юного мальчишку, тело которого почти полностью скрывала вязкая жижа, именуемая безумцами Материнским Соком.
Вокруг Эвжена сомкнулось кольцо из шестерых взрослых мужчин. Коронер и его подмастерье исчезли, а на их месте были безобразные желтоглазые твари, которых он уже видел прежде.
– Ты сделал выбор, – горько вымолвила Скорбящая.
– Ты принял решение, – поддержала сестру Возлюбленная.
– Ты разделишь судьбу мелкой потаскушки и старого осла.
Не раздумывая ни минуты, Эвжен ударил старух факелом, но огонь не причинил тем вреда, а древко прошло сквозь них, как проходят лучи солнца сквозь предрассветную хмарь.
Удар пришелся ему в спину. За ним последовал еще один, а за ним и третий.
Полный боли вопль поднялся над облысевшими кронами и разлетелся на мили окрест. Эвжен уже не пытался устоять на ногах, ровно
