– Если персы начнут войну против неверных, здесь останется только горстка солдат, а также верные русским ингуши и осетины. Наш аул выступит.
По сакле пронесся негромкий шепот остальных аксакалов:
– И наше селение не останется в стороне.
– И наше!
– И мы выйдем вместе со всеми!
– Но как быть с другими? – поинтересовался Хаджи-Магомед.
– Я объехал много селений, – сказал Ахмед.
– Все мужчины готовы взять в руки оружие. Через месяц вся Ичкерия и Дагестан загорятся праведным огнем джихада, от которого у гяуров будет гореть земля под ногами.
– Да будет так!
– Иншалла!
Глава шестая
Козаки и пластуны
Февраль-апрель 1826 года. Малороссия
Все получилось удачно. Восставшие без боя дошли до Могилева и благополучно захватили город, не встретив никакого сопротивления. Да и кто его мог оказать? Батальон пехоты, призванный стать охраной генерала и его штаба? Штабные офицеры или их денщики? Они даже не сразу и поняли – а что произошло? Пока разбирались, все наиболее важные здания оказались под контролем восставших, а командующий армией генерал Остен-Сакен – под домашним арестом.
Захолустный Могилев и стал центром восстания, куда съезжались все, получившие известие от Сергея Ивановича Муравьева-Апостола. Кому-то удавалось привести с собой людей. К сожалению, откликнулись не все. Начальник штаба 2-й армии Киселев, втайне сочувствовавший мятежникам, отказался возглавить их войска. Но к счастью, из Киева прискакал генерал-майор Сергей Григорьевич Волконский, приведя с собой половину бригады.
С прибытием генерала Муравьев-Апостол вздохнул с облегчением. Командовать батальоном, полком и бригадой он мог. С дивизией справлялся, но уже с натяжкой. В Могилеве же войск набралось на целый корпус. Уж коль скоро Сергей Григорьевич носит на плечах «густые» эполеты (правда, выше бригады ничем не командовал, но все лучше, чем командир баталиона) – ему и карты в руки. Разумеется, штабные. Кроме того, прибытие князя Волконского, героя войны осьмсот двенадцатого года, портрет которого украшал Георгиевский зал Зимнего дворца, внесло изрядное воодушевление.
Сам Волконский тоже без особой радости принял командование. Но деваться было некуда – других генералов поблизости не нашлось. Где-то в Киеве обретался Юшневский, но тот был по интендантскому ведомству.
В Могилеве восставшие столкнулись с первой проблемой. Чем кормить корпус, если в армейских магазинах провизии и фуража рассчитано на два батальона? Прежние интенданты куда-то подевались (верно, сбежали от греха подальше), а новых, кои обеспечивали бы покупку муки, крупы и прочего, еще не было. Впрочем, лишних денег тоже не было. Брать фураж и провиант у пейзан сообразно законов военного времени (проще говоря – грабить!)? Потом решили: отбирать провизию неприлично, не поляки или французы, а свои, родные. Так что придется платить, пока не закончатся имеющиеся деньги. А когда закончатся, тогда и видно будет. Скорее всего, придется выпускать квитанции, наподобие тех, которыми рассчитывалась армия во время Заграничного похода. (Расплачивались потом по ним лет десять, да так толком и не рассчитались…)
Когда совещание подошло к концу, генерал Волконский вспомнил еще об одной проблеме:
– Господа, вы обратили внимание, что к нашей армии прибились ополченцы? Какие будут предложения?
– Разогнать бы их, к чертям собачьим, – буркнул полковник Муравьев. – Проку от них – ноль, а головной боли хуже, чем от горилки…
– Образно, – хмыкнул генерал-майор. – Но разгонять их нельзя. Как-никак народ, за свободу которого мы боремся, и наши союзники. Как вы считаете, капитан? – обернулся он к Павлу Еланину, также присутствовавшему на совещании как представитель Вятского полка.
– С такими союзниками, Ваше Превосходительство, и врагов не надо, – хмуро отозвался капитан, поднимаясь с места.
– А что так? – удивился Волконский.
– Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Солдат воевать, а пахарь землю пахать.
Генерал-майор Волконский кивком разрешил капитану сесть на место, а сам прошелся по комнате, рассуждая вслух:
– С одной стороны, капитан, вы правы. С другой, нельзя выпускать на волю народную стихию. Это все равно, что выпустить джинна из бутылки. Последствия непредсказуемы! Посему вам, капитан Еланин, придется возглавить ополченцев, – заключил генерал.
Посмотрев на перекошенную физиономию капитана, Волконский любезно добавил:
– Если не нравится слово ополченец, назовите их партизанами.
– Скорее, гайдамаки, – буркнул бывший офицер лейб-гвардии, понимая, впрочем, что спорить с генералами бесполезно. Сказано – ополченцы, значит – ополченцы.
– Видите, Еланин, вы получили изрядное повышение. В войну с Наполеоном сотней ополченцев подполковник командовал. А у вас – целая дружина. Кстати, – обернулся Волконский к братьям Муравьевым-Апостолам, – они себя козака҆ми называют. Говорят, – вы – потомки атамана Апостола.
– Не атамана, а последнего вольного гетмана Даниила Апостола, – поправил генерала отставной подполковник Муравьев-Апостол. – И не прямые, а так, седьмая вода на киселе, – уточнил Матвей Иванович. – Муравьевых много, а Муравьевых-Апостолов поменьше. При императрице Екатерине прадеду пожаловали добавку к фамилии – Апостол. Это как с Пушкиными. Есть просто Пушкины. А есть Мусины-Пушкины, Брюсы-Пушкины, Бобрищевы-Пушкины.
– Да-да, – радостно подхватил Муравьев. – А есть еще «бывшие Пушкины» – фальшивомонетчики. Один из них, эдакий parvenu, немало крови нашему пииту попортил. Из-за него Александр Сергеевич рукопись в карты проиграл…
Артамон Захарович уже открыл было рот, чтобы рассказать, какую именно рукопись проиграл поэт, но был остановлен бдительным Волконским. Генерал неплохо знал бравого гусара: начнет говорить о Пушкине, примется читать стихи Александра Сергеевича, а потом все сведет к Денису Васильевичу Давыдову. Поэтому он прервал начавшийся интересный разговор:
– Ладно, господа, ближе к делу. Так вот, господин капитан. Вам предстоит создать из этого сброда отряд. Пусть не боеспособный. Главное, чтобы они не разбежались при первом же выстреле. А пока, простите за цинизм, они даже на пушечное мясо не годятся. Если не возьмем под контроль чернь, она сама возьмет под контроль нас. Конечно, лучше бы им дать в начальники кого-то из Муравьевых-Апостолов. Но Сергей Иванович у нас командует пехотой. Матвей Иванович – опытный сапер, а нам еще нужно создавать инженерно-саперное подразделение.
– А Ипполит Иванович? – сделал последнюю попытку отбиться от «повышения» капитан.
– Ипполит Иванович сейчас в Польше. Это раз. А во-вторых, прапорщик для командования отрядом – как-то несолидно. Когда Муравьев-Апостол-младший вернется из Польши, то возьмете его своим заместителем. Думаю, братья возражать не станут.
Братья, разумеется, не возражали. Более того, Матвей Иванович, самый старший и мудрый из братьев (старше Сергея на два года), неожиданно сказал:
– Мне кажется, со временем к нашим ополченцам добавятся еще люди. Прибьются крестьяне, которые мечтают о вольностях.
– Дай-то бог! – пылко сказал Бестужев-Рюмин. – Тогда мы будем не одни. Крестьянство поймет, что мы несем ему свободу от тирании и поможет нам эту свободу удержать.
– Думаете, – скептически улыбнулся Матвей Иванович, – крестьяне так уж и рады свободе?
– Разумеется. Человек рождается свободным. Крестьяне, взявшие в руки топоры,
