– А мы, пан официр, пластуны. Пехота, по-вашему. Можем и конным, и пешим строем. Но пешим сподручней.
– Так все же, сможешь войско поднять? – не унимался офицер. – Или мне самому? Сейчас солдат свистну…
Атаман почесал свежий чуб, что-то прикинул и пошел поднимать народ.
«Явно, готовит какую-то каверзу, – настороженно, но беззлобно подумал капитан. – Ладно, посмотрим».
Примерно через час (но не тот «час», что у хохлов да донцов означает «минуту», а самый натуральный, в шестьдесят минут) войско было выведено. Кого-то расталкивали, кого-то выпинывали. А особо «уставших» выносили и бросали мордой в сугроб. Но все же, с русско-украинскими матюжками и плюхами, народ удалось вывести из тепла на свет божий, где уже начиналась легкая метель.
Еще полчаса понадобилось, чтобы поставить «козаков» в строй. Строй получился косой и пьяный, но лучше, чем ничего. По крайней мере, капитан получил возможность осмотреть, – чем же вооружено «войско». С холодным оружием проблем не было. Пешие казаки (виноват, козаки-пластуны) были увешаны дедовскими саблями, кавказскими шашками и кирасирскими палашами. А вот огнестрельное… В изобилии имелись самопалы (верно, кованые в кузнице); карабины образца 1805 года, списанные из регулярной армии из-за неудобства; аглицкие ружья (не из тех ли запасов, что Владычица морей «подарила» накануне войны?); фузеи времен Петра Великого, охотничьи короткоствольные. А один хлопчик сгибался под тяжестью пищали, помнившей Смуту…
«С таким вооружением и десяти минут не выстоим, – грустно подумал офицер. – Но, как говорят в Малороссии, шо е, то е!»
– Здравствуйте, казаки! – торжественно обратился капитан к войску. – Понимаю, что сегодня вы ответить не в состоянии. Но впредь хочу от вас слышать в ответ: «Здравия желаем Ваше Благородие»! Понятно мое требование?
– От жены требуй, – послышался из строя нахально-пьяный голос.
Такого спускать нельзя ни трезвому, ни пьяному. Особенно в первую встречу. Если сразу не поставить весь этот сброд на место, то можно проситься в обоз. А лучше – сразу стреляться…
Павел Николаевич «выцелил» взглядом говоруна – матерого мужичину с красной рожей. Кажется, он был из тех, кто «обрабатывал» Мотрю-«меркитанку». Капитан спокойно подошел к наглецу и ласково сказал:
– Жены, братец, у меня нет. А требовать как командир я буду с тебя. И не то, что у Мотри, а службу. А будешь плохо службу справлять, поимею тебя, как ты свою Мотрю! Понял?
Народ загоготал, а краснорожий, нахально улыбнувшись, приготовился сказать еще какую-нибудь скабрезность.
– А скажи-ка, ко-за-че, – издевательски протянул Еланин, опережая наглеца. – Что ты еще умеешь делать, кроме как у Мотри требовать? И тебе сабля-то для чего? У баб под подолом щупать?
Будь малороссы не пластунами, а настоящими казаками, от хохота разбежались бы и кони. А мужичина оскорбился. Рожа стала багровой – хоть трубку раскуривай! Он уже открыто стал вытаскивать саблю из ножен, а капитан, отступая на шаг, откровенно подначил:
– Ишь ты, за сабелькой полез… А что, давай-ка помаши да покажи, на что способен. Или… – сделал капитан паузу, – сабля-то у тебя только промеж ног?
Капитан изрядно рисковал. Конечно, в юнкерском училище фехтование им давали неплохо. Мог, коли требовалось, нарубить лозы на скаку и принимать на пику кавуны. Но все же пехотному офицеру больше приходилось со шпагой по полям да лесам бегать, а не саблей рубить. Но с мужиком, будь он трижды «козак», как-нибудь совладает.
«А козака-то чему-то учили! – хмыкнул капитан, принимая очередной удар. Отбрасывая саблю мужика в сторону, сделал вывод: – А учил-то его кто-то из дiдов!»
Еланин не спешил атаковать, но рука работала сама, отбивая удары (благородный термин «парировать» тут не подходил – козак рубил от всей дури, как во времена викингов). Но в конце концов капитану надоело. Если бы собирался убить – давно бы убил, а вот сражаться впустую против бугая – рука отвалится. Парировав в очередной раз, Еланин «поймал» эфесом шпаги рукоятку сабли и провел нехитрый прием: «обернув» своим клинком чужое лезвие, выбил оружие. Точнее – не выбил, а выдернул, как пробку от «мадам Клико». Миг – и острие шпаги уже уперлось в кадык верзиле. Тот, не успевший осознать, что остался безоружным, дернулся и… замер с распахнутыми в сторону руками.
– Ну что, братец, понимаешь теперь, что настоящий бой это не только саблей махать? – доброжелательно спросил капитан. Отведя жало клинка от горла противника, одобрительно кивнул: – А вообще – молодец. Возьми оружие и встань в строй!
Красномордый «козак» обалдело потряс башкой и, не пытаясь больше воевать с офицером, подобрал саблю. Строй (ну, нечто похожее на строй) замер от удивления – похоже, этот мужик считался хорошим бойцом. Еланин уже решил, что театр окончен, но из второго ряда выскочил молодой парень. Сбрасывая с себя полушубок, парубок задорно выкрикнул:
– А что, благородиё, на кулачках не слабо?
Капитан подошел к хлопцу. Строго посмотрев ему в глаза, сказал:
– Командира следует звать – Ваше Благородие. Понял? На первый раз прощаю, а второй – не спущу! И без его разрешения из строя выходить нельзя. А уж биться на кулачках – и подавно.
Договорив, Павел треснул выскочку эфесом. Не сильно (в четверть силы) и не в висок, а в лоб, где кость толстая. Парубок рухнул на руки друзей, а «войско» начало шуметь.
И тогда капитан, беря инициативу в свои руки (ох, как давно хотелось это сделать) рявкнул-таки командирским голосом:
– Молчать! Смирно стоять! Мы – отряд регулярной армии, а не бандиты. Раз вы пришли к нам, то это значит, что вы хотите свободы. А путь к свободе лежит через сражения. Что бы сражаться и побеждать – нужна железная дисциплина. Вы кичитесь тем, что деды ваши были запорожцами! А разве запорожцы не блюли дисциплину? В походе и в бою каждый слушал атамана, как Господа Бога! Так? А ну, кто скажет, что не так?
– Так мы ж не солдаты, – робко произнес кто-то.
то.
– Что?! Молчать! Вам тут не вольница запорожская, а регулярная армия. Значит, дисциплина будет еще крепче. Иначе нас разобьют. Я назначен быть вашим командиром и мне плевать – нравлюсь я вам или нет. Моя задача – научить вас воевать. Кто не желает – может уходить. Я жду.
Строй не шелохнулся. Мужики стояли, потупив глаза.
– Прекрасно, – продолжал командир. – Даю вам срок до ночи. Но если кто-то уйдет утром, то будет считаться дезертиром. А если еще раз кто-то попробует меня проверять на сабли, на кулачки – то я того просто пристрелю! Ясно?
Народ забурчал: «Ясно-понятно».
– Не ясно-понятно, а «Так точно, Ваше Благородие», – рявкнул Еланин. – Я из вас таких солдат сделаю, что чертям тошно станет!
С первого раза получилось плохо. С второго-третьего – лучше. «Кажется, что-то, получается», – удовлетворенно подумал Павел. Но он также понимал, что для этой вольницы, воспринявшей
