Безмолвие звякнула, когда Жнец ударил рукояткой массивной косы о металлическую палубу. Он указал свободной рукой в темноту:
— Мы идём на войну, — прохрипел его голос.
— И мы переродимся, — подхватил Тифон, когда искажающие реальность двигатели набрали критическую скорость, завывая свою песню.
Щиты, закрывающие иллюминаторы на мостике, резко выдвинулись, становясь физическим экраном, наряду с нематериальным барьером поля Геллера защищая от разрушительного безумия чистого Имматериума. Поговаривали, что никто не мог смотреть на безумие иного мира дольше одной секунды, иначе превратился бы в камень от увиденного там. Но примарх видел лица демонов, которые корчились и выли. На самом деле он поймал одного из них в оковы, выкованные собственными руками, и чёрный ужас их происхождения не смог его запугать. Мортарион протянул руку, чтобы дотронуться до панели управления, и большим пальцем придержал последний затвор, не обращая внимания на звенящие заводные трели тревожных колокольчиков и прилив отчаяния, исходящий от экипажа корабля. Варп разверзся перед ними в кровоточащем отверстии с рваными краями на поверхности пространства и времени. Эта бездонная и смеющаяся пасть поглотила их. «Терминус Эст» первым пересёк границу и вошел в Царство Хаоса. Примарх несколько долгих секунд держал затворы на окнах открытыми, не обращая внимания на плач и бормотание людей-илотов, как и на треск их шей, когда Могильные Стражи заставляли их замолчать и заплатить за свою трусость. Он смотрел прямо в Эмпиреи, которые почти осмелились показать ему что–то.
То, что скрывал варп, просачивалось сквозь тонкие мембраны реальности и, наконец, Жнец отпустил выключатель, позволив затворам сомкнуться. Его губы искривились в некоем подобии улыбки, но следующий вдох был сделан через полный пепла рот.
Когда лёгкие рефлекторно сократились, напрягаясь в грудной клетке, боль пронзила Жнеца. Невероятно, но он задыхался. Рука Мортариона потянулась вверх к горлу. Мышцы судорожно сжимались, он утратил контроль над своей плотью. Воспоминания внезапно захлестнули его. Примарх молча задыхался, силы покидали его. Как это вообще могло произойти? Он был одним из самых могущественных людей в мире, полубогом войны, способным на невероятные подвиги. Ничто не могло его остановить. Ничто не могло так просто задушить его.
Жнец обернулся и увидел, что все стоявшие на мостике страдали от подобного внезапного недуга: Морарг, вцепившийся своими когтями в горловину доспеха; Саван Смерти, застывший и ничего не понимающий; члены экипажа поблизости, чьи лица приобретали синюшный оттенок, по мере того как в их лёгких оставалось все меньше воздуха. Только Первый капитан Тифон невозмутимо смотрел в никуда. Изо всех сил, которые ему удалось собрать, Мортарион попытался вымолвить хоть слово, но пепел полностью заполнил его лёгкие и глотку.
В его мыслях вспыхнуло воспоминание.
Я знаю это чувство…
Он уже однажды испытывал подобный ужас, похороненный и забытый глубоко в прошлом, пока оно снова не стало жестоким настоящим. Его зрение затуманилось, затеняясь тошнотворными оттенками цвета мутного изумруда. Он обернулся на закрытые ставни, словно видел скрытый за ними ужас. Это всё из–за варпа. Бесспорный инстинкт, глубокая ненависть к колдовству убедили его в этом. Что–то извне было причиной их трагедии.
Что–то заставило его вспомнить…
[Планета Барбарус; прошлое]
Владыка, называвший себя Хетемре, полностью заслужил недовольство Избранных Барбаруса. Он захватил земли, не принадлежавшие ему, и отказался их вернуть законному владельцу десятины. В припадке воплей и кровожадного раздражения Хетемре решил вместо отступления на законную территорию перебить всех рабов, которые проживали в этом регионе, и выжечь в отместку чернозёмную почву. Это был еще один отвратительный поступок эпохи мелких, бессмысленных стычек, которые, казалось, никогда не прекратятся. Избранные Барбаруса были неоспоримыми хозяевами этого разрушенного мира, их господству не смог бы угрожать никто — ни из долин, ни с гор. И, поскольку иных забот у них не было, им нужно было как–то унять свой воинственный нрав. Их врождённая жестокость становилась всё опаснее, и едва ли был безопасный для окружающих способ её проявить. Они регулярно набрасывались друг на друга по любым, даже незначительным причинам: надуманное пренебрежение, воспоминания о старых обидах или просто отчаянная попытка не умереть со скуки. Они получали какое–то извращённое удовольствие, выплёскивая друг на друга свою злобу.
Ползли слухи, что Владык нельзя убить просто так, по крайней мере, ни одним известным людям способом, и они редко оставляли друг другу шрамы в боях лицом к лицу. Чаще всего они наносили друг другу ущерб не через прямые стычки, а через разрушение владений и непрерывную жестокость, которую они причиняли людям, являющимся просто их жалкими слугами. Таковой была жизнь «низших» на Барбарусе. Быть человеком в этом окутанном туманом мире означало быть рождённым в страхе, быть ничтожеством и жить в ожидании дня, когда коса жнеца начнёт свою жатву на рассвете. Люди жили с мыслями о близкой смерти; эти древние и ужасные существа держали их жизни в своих крепких когтистых лапах, готовые раздавить их в любой момент по собственному капризу. Низшие осмеливались надеяться, что эти разумные упыреподобные создания когда–нибудь перестанут предавать значение их существованию, потеряют к ним интерес, и тогда люди смогут зажить спокойно. Какой же кошмар творился на Барбарусе! Как же это ужасно: знать, что жизнь человека ценится меньше, чем пешка на доске для регицида.
В недавно разрушенной пустоши, созданной Хетемре, простирающейся от пылающих остатков Мельницы Роадскар и пересекающей Ветреные болота Хадеи, остались только пепел и зола. Разъярённый Владыка вызвал зелёное колдовское пламя из–под тусклой земли, его языки вырывались из болот, сжигая мхи и траву дотла. Густой приторный дым окутывал землю, огонь распространялся гигантскими скачками, сжигая всё, до чего мог дотянуться. Никто не смог убежать от ада, творящегося у мельницы; пламя двигалось словно живое существо, оно окружало поселение, чтобы впоследствии задушить всех, кто там находился, едким дымом. В других местах пойманные на дамбах караваны сбрасывали в кислоту, которая поступала от стай откормленных гнилых гончих. Это был один из любимейших методов убийства Хетемре. Тела падали вниз, влага уходила из них, пока они не становились хрупкой шелухой с массой порошковых останков внутри.
Хетемре не имел никакой боевой тактики, никакого плана для захвата власти над землёй. Это был просто-напросто акт мести — засыпать землю солью и уничтожить то, что никогда прежде не принадлежало Владыке. Венцом его порочности было высвобождение огромной стаи нежити и существ, что были сшиты друг с другом в качестве эксперимента. Орда таких тварей гудела и бродила по выжженным землям и добивала низших, которым не посчастливилось умереть от огня или кислоты. Всю эту разрушительную злобу можно было стерпеть, если бы все на этом закончилось. Но Хетемре был
