С этим откровением наступило и жестокое осознание показанной Вселенной безжалостной истины. Финальная битва не должна была включать в себя мечи и огонь. Она должна была быть битвой воли и только воли. Неумолимая энтропия всего сущего противостояла горькой ярости жизни, вечно кричащей в темноту.
— Ты меня разочаровываешь, — произнёс чей–то голос. Мортарион обернулся, а Некаре уже был рядом с ним. Приёмный отец склонился над своим сыном. Он выглядел словно ужасающий призрак, скелет, облаченный в погребально-черные одежды.
Мортарион попытался развернуть свою боевую косу в атакующую позицию, но дрожь в его руках не была ему подвластна. Он потерял контроль над оружием. Коса упала на рыхлую землю и начала крошиться, словно гниющая полынь.
— Ты никогда не станешь достойным, — сказал Владыка, подходя к нему. Яд в воздухе, казалось, сгустился, собираясь вокруг Некаре, когда он приблизился и протянул свои тонкие щупальца, чтобы задушить Мортариона.
Он и так задыхался. Воздух был тяжелым, словно свинец, и разрывал его изнутри. Никогда еще Жнец не чувствовал себя таким хрупким, как сейчас. Он отшатнулся назад, дождь из гниющих осколков посыпался с его брони, едва веревки вокруг дыхательной маски истлели.
Глубокая и бесконечная бездна разверзлась внутри него. Ужасный колодец абсолютного страдания, в который сейчас падала душа Мортариона.
«Я подвёл свой народ». Если бы он мог, то разрыдался.
— Я предупреждал, что ты умрёшь, — Некаре не предпринимал никаких усилий для атаки. Владыка просто стоял и смотрел, как собственная гордыня Мортариона уничтожает его. Он смотрел, как его найдёныш потерял равновесие и упал на колени, приближая свою смерть каждым своим вдохом.
— Ты понимаешь? — произнёс мрачный голос, спускаясь вслед за ним на землю. — Одного неповиновения недостаточно, — слова эхом отдавались в гудящем хоре, нанося ему физические удары. Говорил не Некаре, это было нечто другое. Разум, обращающийся к нему, представлял собой нечто огромное и дряхлое, древнее и бессмертное. — Чтобы победить смерть, ты должен стать…
Слова заглушил вой золотого пламени, прорезавшего воздух над Мортарионом. Он увидел, как туман рассеивается вслед за огромным мечом с широким лезвием, сделанным из блестящего металла, горящего ярче истины.
Когда серое, бескровное ничто уползло с его поля зрения, он увидел незнакомца в мерцающем боевом доспехе. Он нёсся по почерневшей грязи. Смертоносный туман не замедлял его. Пришелец поднял своё оружие и смертельно ранил Некаре ударом поперек груди. Молния сверкнула на мерцающем лезвии меча, и верховный повелитель Барбаруса был уничтожен. Его разорванное туловище так и не упало на землю. Вместо этого оно распалось на большие хлопья грязного пепла, которые рассеял ветер.
Мортарион упал, чувствуя, как его тело бьётся в конвульсиях. Пришелец — единственное, что он видел. На лице этого незнакомца было то сострадание, какое ранее Жнец не видел и не знал.
— Успокойся, — сказал воин. — Ты не умрёшь сегодня…сын мой.
Мортарион попытался заговорить, но слова, которые он пытался произнести, были украдены у него. Украдены так же, как и его давняя мечта победить Некаре. Когда он потерял сознание и погрузился в отчаяние, эти слова прозвучали эхом.
«Я всегда буду тебя ненавидеть»
[Варп; сейчас]
Печаль охватила его.
Жестокий круговорот событий обрушился на Мортариона, когда он шёл по коридорам «Терминус Эст». Пустота в его душе была такой же пыткой, как и зловонный воздух Барбаруса в легких. Тогда он стоял на краю пропасти отчаяния и едва ли отстранился от бездонного мрака запустения. Теперь он был в свободном падении, он был потерян.
Его брат по оружию, Тифон…
«Нет, надо называть вещи своими именами».
«Тифус».
Воин, который когда–то был ему самим близким другом, его союзником, изменился навсегда. Честнее было бы сказать, что вся ложь Первого капитана была раскрыта, и перед примархом предстала его истинная сущность. Неживой монстр Тифус, переродившийся благодаря слиянию с силами варпа. Он теперь был тем, кем ему суждено было стать.
Не желая больше слушать слова этого создания, Жнец оставил его, отчаянно цепляясь за оставшиеся обрывки разума. Неотвратимость происходящего его потрясла. Желал или не желал он того, осознавал или нет, но Мортарион был виноват в том, что привёл своих сыновей в это место и подставил их под коварную власть того, кому Тифус служил всю свою жизнь.
Как и Игнатий Грульгор, до становления Пожирателем Жизни, Калас Тифон теперь навсегда останется бессмертным Тифусом — вестником чумы и разрушений. Подвешенный тёмным колдовством где–то посреди смерти от болезни и новой жизни, он таки являлся воплощением идеала Гвардии Смерти: несокрушимым и вечным. Но какую же он огромную цену заплатил за этот статус.
«И не только он».
Мортарион огляделся, замечая, как неуклюже меняются легионеры. Каждый Гвардеец Смерти, которого он знал, был охвачен агонией отвратительной трансформации. Их тела бунтовали и мутировали в метастазирующих переносчиков чумы. Мерзкие бубоны и реки гноя текли из их распадающейся, перерождающейся плоти, а мясо и кости становились неотличимы от проржавевшего до основания металла или крошащегося керамита. На раздутых лицах росли бутоны из глаз насекомых, трансформировались руки и пальцы. Всё это происходило в зловонном, тумане ядовитых и заразных испарений.
Некоторые из его людей были встревожены и ошеломлены этими переменами, сражаясь с собственными телами в битвах, которые Мортарион мог заметить лишь мельком. Другие просто сошли с ума от боли трансформаций. Их разум окончательно сломался, они утратили связь с реальностью. Хуже всего пришлось тем, кто, как казалось, легко переносил боль. Подобно Тифусу, они просто ждали момента перерождения.
Как долго они находились в этом нереальном мире? Дни? Недели? Месяцы или годы? Течение времени в варпе было таким же изменчивым, как и всё остальное. Если они вырвутся на свободу, то где они окажутся? Когда они будут там? Гвардия Смерти могла вернуться в реальность в какой–нибудь затерянной эпохе далёкого прошлого или вернуться в такое же далёкое будущее, или попросту обнаружить, что прошло всего лишь мгновение. «Если мы вообще сможем выбраться отсюда». Как бы сильно он ни желал иного, примарх шёл по пути своих сыновей. Слишком остро Мортарион ощущал бурлящий конфликт в своих жилах, он чувствовал химерную инфекцию, буквально бушующую и сражавшуюся против его защиты и решимости. Если его тело — крепость, то её осадили враги несравненной силы. Яд в одно мгновение смог захлестнуть его, если бы он позволил. Нигилизм такого исхода был заманчив. Он может просто согласиться и переступить черту. Но это будет точка невозврата. Оставался только один выбор. Он мог принять отчаяние или продолжать бороться. Но…за что?
«Вечность, проведенная в
