Он взял вскипевший чайник, налил в кружки кипяток и щедро сыпанул туда чайного концентрата. Вода мгновенно окрасилась в густой коричневато-золотой цвет, и по комнате потянуло сильным цветочным ароматом. Кира знала, что вкус этого питья куда хуже запаха, но все-таки с удовольствием взяла в ладони горячий сосуд и осторожно отпила, едва касаясь губами чуть выщербленного края.
Кирсанов тоже отхлебнул из кружки, слегка обжегся, чмокнул недовольно губами, и, усевшись в свое кресло, спросил:
— Не с руки, значит? И ты об этом совсем не думаешь? Ты уже подошла к сотне, а это на сегодня рекорд! И рекорд не спортивный, от тебя и твоего умения не зависящий. Просто так получилось. Джампер, доживший до сотни, — это кунштюк, его бы в Кунсткамере показывать, этого джампера… За необычные свойства организма.
— Так последним мог быть любой из прыжков, — сказала Кира. — И пятый, и десятый, и 66-й! Ты же знаешь — заранее никто и ничего не чувствует. Нельзя предугадать, когда кончится батарейка, и может быть, это неплохо — просто в какой-то момент погасят свет… И на этом все…
Кирсанов помолчал немного, сморщил нос и, странно отставив мизинец, почесал им бровь.
— Как это манерно, Давыдова. Чтобы не сказать, как глупо. Впрочем, помешать тебе я не могу. Джамперы — они расходный материал. Ты уж прости, что мне захотелось, чтобы ты жила дальше. Не прав я. Мне надо твой боевой дух поднимать, так?
— Чего ты злишься, Леша? — спросила Кира негромко. — Ты спросил — я ответила. Ты меня из постели вытащил. Из тепла, от бутылки вина, от мужчины. Я приехала не потому, что хотела. А потому, что — надо! Я знаю, что это надо. Ты знаешь, что это надо. Возможно, именно сегодня нам удастся вернуть себе наш старый мир. Мы же для этого работаем, а, Кирсанов? В это верим?
— Ты смелее меня, Давыдова.
— Глупости, — сказала Кира. — Я не знаю, что страшнее: идти в джамп или ждать, когда вернутся те, кого ты туда отправляешь. Я бы с тобой не поменялась.
— Никто бы со мной не поменялся, — Кирсанов поднял на нее взгляд (взгляд, еще минуту назад растерянный, ищущий, изменился, стал привычным — расчетливым, жестким, словно последние несколько фраз выморозили из него все эмоции) и ухмыльнулся. — Оставь надежду, всякий здесь сидящий… Ты — кругом права. Моя лямка — мне и тянуть. Знаешь, Кира, была такая легенда у греков о перевозчике Хароне. Работа у него была с виду простая — возил народ с одного берега реки на другой. В один конец. Только вот два берега — это берег живых и берег царства мертвых. А текущая между ними река — Стикс, река забвения. И он плавает вечно туда-сюда, туда-сюда. И ему не пристать — ни к живым, ни к мертвецам. В безвременьи…
Алексей Гаврилович повел плечами, словно ежась от холода, и продолжил:
— Такую работенку можно схлопотать только за грехи, причем за грехи тяжкие — и не иначе.
— Я знаю, кто такой Харон…
— Кто б сомневался!
— Это не ты.
— Ну конечно! Какой из меня перевозчик? Я — начальник группы матобеспечения. Я даже не оперативник. Ты прости меня, больше я тебя доставать не буду. Ты девочка взрослая, знаешь, что делаешь. Значит, так… Приступим к делу. Сегодня поведешь группу…
— Свою? — перебила Кира.
— Свою, — успокоил ее Кирсанов. — Андрон, Рич, Сипуха. Только без Котлетки пойдете. Она вторые сутки в изоляторе: вирус. Температура под сорок. Рвется в бой, но слаба, как медведь весной. С тобой пойдут только четверо…
— Кто-то из твоих людей?
Кирсанов вздохнул, предвидя реакцию.
— Попрыгун с тобой пойдет.
Давыдова поморщилась, как от зубной боли.
— Это ты зря! Он знаешь как стреляет? Просто зверь!
— У него четыре джампа! Всего четыре! — недовольно возразила Кира. — Ты даешь мне в пятерку необстрелянного курсанта. Спасибо тебе, Гаврилович!
— Пожалуйста, — отрезал Кирсанов и нахмурился, отчего кожа на его голове забугрилась еще больше. — Вот ты его и обстреляешь. Или мне его надо с другими новичками в мясорубку посылать? Он не слабое звено. Хороший парень, голова варит — только опыта нет. Пойдет с тобой.
— Проехали. Прости, Кирсаныч, я не права.
— Я знаю, — кивнул Алексей Гаврилович, сбавляя тон. Он встал, и Кира в очередной раз удивилась его росту и внешней нескладности. — Смотри.
Он развернул на оперативном экране карту.
— Знакомый город, — сказала Давыдова, прищурившись. — Будапешт?
Она протянула руку и превратила изображение в трехмерное.
— Точно, Будапешт. Мир Ноль. Там сейчас тепло. Октябрь. Листья падают. Я тебе даже немного завидую. — Кирсанов двинул кистью, и часть карты запульсировала, выдвигаясь на передний план. — Это зона вероятности. Запаса времени не будет. Полчаса — это полчаса, не сорок и даже не тридцать семь. Мои расчетчики говорят, что даже 25 минут — большой риск, но у тебя ровно столько на все про все. Последняя пятиминутка — твой резерв. Потом обратного пути не будет. И наш с тобой сегодняшний разговор потеряет всякий смысл.
— Что надо делать на этот раз?
Кирсанов посмотрел на часы. Было похоже, что обычно хладнокровный Алексей Гаврилович слегка занервничал.
— То, что ты умеешь делать лучше всего.
— Смотреть на то, как падают листья?
Кирсанов улыбнулся одной половиной рта. Если он хотел показаться милашкой, то из этого ничего не получилось.
— Ну что ты, Кира! Спасать наш сраный мир. Если сможешь его спасти, конечно.
Глава 5
Мир Зеро. Будапешт, Венгрия. Октябрь.Есть вещи, к которым привыкнуть нельзя. Даже если ты джампер со стажем: переход — это всегда переход.
Кирилл ударился грудью о рулевое колесо. Удар был не так силен, чтобы треснули ребра, но вполне достаточен, чтобы забить дыхание. Давыдов покраснел лицом, постарался вдохнуть, но лишь издал сипение и захлопал губами, как боксер, которому попали в солнечное сплетение.
Ему повезло — он не потерял сознание и успел выровнять машину до того, как пробил ограждение моста. Еще пара секунд, и
