И всякая такая хрень. Ты ее когда-нибудь спрашивал, как она там заседает одна дома по целым дням? Я так думаю, что у нее крыша съезжает. Она там у тебя устроилась как примерная крестьянская жена и парится на этой жарище.
— Да.
Патрик чувствовал себя полным придурком и даже не знал, что и возразить. Говорить с Анникой — все равно что играть в шахматы с гроссмейстером: он еще и квакнуть не успел или двинуть пешку, а его уже сделали. И стыдно ему было и нехорошо, и, как у институтки, горло сжимало. На самом деле не надо быть гением, чтоб понять: Анника права. Патрик знал, что у него есть эго и гадкий, лелеемый им эгоизм, но почему он не думал, что у Эрики тоже есть и то и другое. Он влез по уши в расследование и даже не подумал о том, каково сейчас ей. Да, кое о чем он думал — вроде того, что если он сейчас пропадет на какое-то время, для нее это станет своего рода отдыхом от него. Но Патрик понимал, что лжет самому себе. Как это обычно бывает в странных парах, он знал ее лучше, чем она себя. Или, может быть, просто чувствовал ее лучше. Он прекрасно понимал, насколько для его sambo[18] важно заниматься чем-то стоящим и значимым, а сейчас получалось, что он обрек ее на безделье. Но в любом случае он себя обманывал и использовал ситуацию.
— Ну что? Как насчет того, чтобы поехать домой пораньше и позаботиться о твоей самбушке?
— Я должен дождаться звонка.
Патрик грянул эту фразу автоматически, но испепеляющий взгляд Анники ясно дал ему понять, что он облажался в очередной раз.
— Милый, а у тебя что, мобильного телефона нет или он у тебя не работает? Или ты считаешь, у меня мозгов не хватит перевести звонок со стационарного на твой мобильный?
— Ну да, — послушно кивнул Патрик. Он уже готов был сорваться с места. — Да, я, конечно, сейчас дуну домой, но ты, если будет звонок, ты с мобильного на мобильный?..
Анника посмотрела на него так, что Патрика приподняло и потянуло как бы сквозняком через дверь. Будь это давние времена и будь у него шляпа, он вряд ли бы успел ее схватить, а если успел, то точно стал бы махать…
Но, к сожалению, неожиданные обстоятельства не позволили ему уйти, и прошел еще час, прежде чем он оказался в своей машине.
Эрнст стоял в магазине Хедемюр и прикидывал, чем бы ему перекусить. Сначала он собирался съездить в пекарню, но увидел, какая там очередь, и планы пришлось переменить.
Задача перед ним стояла почти неразрешимая: Эрнст никак не мог сделать выбор между булочками с корицей и деликатесными. Неожиданно он заметил какую-то суету на верхнем этаже, оторвался от булочек и пошел посмотреть, что там происходит. Магазин был трехэтажный. На первом этаже — ресторан, киоск и книжный магазин; на втором этаже — бакалея, а наверху — одежда, обувь, подарки и сувениры. Две женщины стояли возле кассы, вцепившись в сумку. У одной из них висела на груди табличка, и она явно относилась к персоналу, а вторая напоминала героиню русского низкобюджетного фильма. Юбка едва прикрывала задницу, чулки в сеточку, блузка, которую могла бы надеть только двенадцатилетняя дура, и такая прорва косметики, что ее личико походило на политическую карту из атласа Беккера.
— No, no, my bag![19] — истошно вопила женщина на плохом английском.
— I saw you took something,[20] — отвечала ей продавец бутика тоже по-английски, но с типично шведской мелодичной интонацией.
Она с заметным облегчением встретила появление Эрнста.
— Слава богу, вы здесь. Задержите эту женщину. Я видела, как она ходила между полками и клала вещи себе в сумку, а потом попыталась самым наглым образом уйти отсюда.
Эрнст не колебался ни секунды, он сделал два быстрых шага и крепко взял подозреваемую в воровстве за руку. Бывший двоечник Эрнст по-английски не говорил, поэтому спросить эту женщину он ни о чем не мог. Однако это его ничуть не смутило: он решительно выхватил объемистую сумку из ее рук и перевернул. Фен — одна штука, электробритва — одна штука, электрическая зубная щетка — одна штука, и, что очень странно, традиционная майская керамическая свинка, — вот что вывалилось из сумки и лежало на полу.
— Ну и что ты об этом скажешь, а? — спросил Эрнст по-шведски.
Продавец перевела. Женщина только помотала головой, изображая полное удивление и непонимание. Она сказала:
— I know nothing, speak to my boy-friend, he will fix this, he is boss of the police.[21]
— Что эта баба лопочет? — раздраженно поинтересовался Эрнст. Ему очень не нравилось, что приходится обращаться за помощью к женщине, чтобы справиться с языковой проблемой.
— Она говорит, что ничего не знает и что вам надо поговорить с ее дружком. Она утверждает, что он шеф полиции, — сказала та с удивлением.
Продавец обеспокоенно посмотрела на Эрнста, потом на женщину, которая стояла с кривенькой улыбочкой и поглядывала на них с явным превосходством, очень довольная собой.
— Ах так, ну тогда в любом случае с ней надо побеседовать в полиции. Вот там мы и поглядим, как она будет нести эту пургу насчет дружка, который шеф полиции. Такое, может быть, проходит у них, в России, или из какой там еще задницы приперлась эта дамочка. Смотри сюда, ты не на того парня нарвалась. — Эрнст подтащил к себе воровку вплотную и рявкнул ей прямо в лицо.
Она не поняла ни слова, но, казалось, впервые за все время инцидента забеспокоилась. Эрнст быстро вывел ее из магазина на улицу и поволок в участок. Женщина с большим трудом, спотыкаясь на своих высоченных каблуках и чуть не падая, едва поспевала за ним. Проезжающие машины притормаживали, народ высовывался из окошек, веселился и вовсю наслаждался бесплатным спектаклем. У Анники глаза полезли на лоб, когда Эрнст приволок это чучело в приемную.
— Мелльберг! — Эрнст грянул так, что в коридоре зазвенело. Одновременно из дверей высунулись головы Патрика, Мартина и Ёсты. Всем было интересно, что происходит.
— Мелльберг, иди сюда, я привел твою ненаглядную.
Эрнст посмеивался про себя: ну, сейчас она увидит, где раки зимуют. Из кабинета Мелльберга не донеслось ни звука, там стояла подозрительная тишина, и Эрнст начал опасаться, что пришел не очень вовремя и Бертеля вообще нет в участке.
— Мелльберг, — крикнул он в третий раз с меньшим энтузиазмом, потому что его план заставить эту бабу съесть свое собственное вранье оказался под угрозой.
Эрнст стоял посреди коридора, крепко держа женщину за руку, и все большими глазами разглядывали их. Через минуту, которая показалась Эрнсту неимоверно долгой, в дверях своего кабинета возник Мелльберг. У Эрнста внутри екнуло. Судя по тому, как Бертель Мелльберг, застенчиво потупив глазки, разглядывал пол, все вытанцовывалось совсем не так, как рассчитывал Эрнст.
— Бе-е-ртель!
Женщина высвободилась из рук Эрнста и поскакала к Мелльбергу, который заметался, как попавший под свет фар на дороге олень. Учитывая то, что бабец оказалась по крайней мере сантиметров на двадцать повыше Мелльберга, картинка, когда она вцепилась в него и прижала к себе, вышла презабавная. У Эрнста отвисла челюсть. Сейчас ему хотелось только одного — провалиться сквозь пол, и он уже мысленно начал заполнять заявление об увольнении со службы. Он со страхом понял, что его заискивания и лесть дорогому шефу его не спасут. Все его труды по вылизыванию задницы Мелльбергу пошли прахом в одну секунду.
Женщина оторвалась от Мелльберга, повернулась и обвиняюще указала на Эрнста, который, обгадившись в очередной раз, по-прежнему стоял в коридоре, держа ее сумку в руках.
— This brutal man put his hands on me! He say I steal! Oh, Bertil, you must help your poor Irina![22]
Мелльберг успокаивающе похлопал ее по плечу, для этого ему понадобилось довольно высоко поднимать руку, и все это вместе смахивало на то, что дорогой шеф играет в баскетбол.
— You go home, Irina, OK? To house. I come later. OK?[23]
Вебстер[24] перекувырнулся в своем гробу, из могилы Шекспира
