И вдруг его хватают за волосы и останавливают.
Это почти не больно, но очень неожиданно.
– Я хочу в тебя, – просит Максим, приподнимаясь на локте. – Можно?
Алекс тяжело дышит. Он разочарован и раздражён. Его вставший член, казалось, тоже сейчас разрядится…
– Чёрт с тобой… Я сейчас.
Он скрывается в ванной. И пусть все эти водные процедуры разрушают эротическую атмосферу, уж лучше он подготовится, чем будет потом волноваться и отвлекаться на что-то в процессе.
Жаль только, возбуждение пропадает.
Но когда Алекс вновь появляется в комнате и обнаруживает, что Максим уже разделся догола, подпёр себе спину подушкой и лениво надрачивает – недавно проснувшийся в душе эстет подаёт голос и заявляет, что всё это выглядит довольно аппетитно. Нет ни свечей, ни лепестков роз, только рассеянный утренний свет и мягко перекатывающиеся мышцы под атласной кожей. И мамин диван.
«Эх…»
– Хочешь попробовать сверху?
– Не уверен, – честно признаётся Алекс. Его немного колотит. Изнутри накатывает то жар, то холод. И глухо стучит в груди. – Ты же мне поможешь?
– Конечно.
И тогда, поборов зачатки совести и уважения к родительскому ложу, Алекс забирается на него. А потом и на Максима. Одной рукой упираясь ему в грудь, а другой сжимая собственный член, будто стесняясь показать, насколько тот погрустнел. Но Максим уже приставляет головку своего ему между ягодиц.
– Подними одну ногу с колена и привстань… Вот так.
Устойчивость оставляет желать лучшего… уверенность в себе – тоже. И конечно же, Алекс совсем не удивляется боли. Но так как Максим пристально всматривается в его лицо, не позволяет себе слишком сильно скривиться. Замирает, переводя дыхание. И опускается на придерживаемый член глубже. И уже сам нетерпеливо ловит малейшие изменения на лице напротив. И дрогнувшие скулы, и сжавшиеся зубы, и даже капелька пота, сбежавшая с виска – всё это наполняет Алекса странным самодовольством. И позволяет начать двигаться даже раньше, чем внутренности успевают освоиться с чужеродным предметом. Он приподнимается и опускается, наслаждаясь сжимающими бёдра руками Максима. Он следит за прокатывающимся по его горлу кадыком. Он чувствует и видит, как напрягаются мышцы рук и груди. И словно сливается с его телом в единое целое. А член внутри двигается уже совершенно безболезненно. Не быстро, но глубоко. Заставляя сжиматься и замирать от других, резких и обжигающих ощущений. Алекс даже не замечает, когда именно Максим оставляет в покое одно его бедро и берётся за его член. Но зато отчётливо чувствует, как сперма вдруг затапливает его изнутри. И всё же Максим ещё несколько раз поддаётся вверх, врываясь грубо и властно – но у Алекса не выдерживают ноги. Колени дрожат. Он может только упасть ему на грудь. А через мгновение, оказавшись опрокинутым на спину, блаженно раскинуть конечности и позволить мягким губам окончательно довести себя до второго за сегодня оргазма.
****
Когда он просыпается, сотовый показывает одиннадцать тридцать.
– А-а-а! Вставай! Быстро!
– М-м-м?
Сонное тело рядом с трудом подаёт признаки пробуждения.
– Мама скоро вернётся! У нас полчаса!
– Р-р-разве не завтра-а-а утром-м-м? – потягиваясь, Максим пытается отвечать, почти не открывая рта.
– Сейчас идёт чётная неделя! – не выдержав, Алекс упирается ногами ему в бок, пытаясь столкнуть на пол, но весовые категории слишком отличаются. – Максим!
– Да… да… сейчас…
В конце концов ему удаётся отправить его в ванную. И пока часы неумолимо продолжают тикать, Алекс спешно меняет простыни и пододеяльники. Конечно, нет ничего страшно в том, что мама вновь застанет Максима у них дома, но только не в спящем и не в голом виде! И хотя Алекс собирается рано или поздно всё ей рассказать – это «рано или поздно» уж точно не сегодня!
Слава богам, когда ключ поворачивается в замке, они уже оба чинно сидят на кухне и пьют чай, а на плите жарятся три сиротливых яйца.
– Здравствуй, Максим.
– Здравствуйте… э-э…
– Антонина Сергеевна, – подсказывает Алекс.
– Можно просто Тоня… А что это у вас одни яйца? В морозилке же котлеты.
– М-м-м… я думал, это фарш, – наблюдая за тем, как мама достаёт пакет с коричневой мёрзлой массой, Алекс вспоминает, о чём хотел её спросить. – Ма, ты не знаешь, у тёти Веры ещё можно взять ключ от квартиры?
Прежде, чем ответить, мама окидывает Максима придирчивым взглядом. Но потом, поджав губы, кивает. И при этом выглядит она несколько недовольной.
– Только когда будешь просить ключи, скажи, что будешь там один.
Некоторое время Алекс переваривает услышанное. А пока на плите появляется большая сковорода, и на ней начинает шкворчать масло.
– Мам, – начинает он снова. – Возможно, я и правда там поживу…
– А готовить вам кто будет?
– Макс неплохо готовит, на самом деле… просто я забыл сходить в магазин.
– Понятно.
Она продолжает возиться у плиты, прикрутив огонь и раскладывая замороженные котлеты, а Алекс косится на Максима. Вообще-то они не обсуждали ничего подобного… но разве тот, кто нашёл жильё, не имеет право пожить там тоже?
Максим пьёт из чашки, пряча за ней половину лица. И пьёт так долго и упорно, словно на её дне открылся портал к Ниагарскому водопаду.
И вдруг мама задаёт ещё один вопрос:
– Надеюсь, вы предохраняетесь?
Глава 17. Жаба, обида и здравый смысл
****
– Нaдeюсь, вы предoхраняетесь?
Aлекс сразу понял, что не ослышался. А по тону сказанного догадался, насколько сильно мама не в духе. Он уже довольно давно не слышал этого напряжённого, почти звенящего голоса – ещё с той поры, когда отец был жив и частенько заявлялся домой мертвецки пьяным. Он всегда находил, к чему прицепиться. И если Алексу доставались тумаки и подзатыльники, то ей – бесконечные упрёки:
«Kакое право ты имеешь быть недовольной?!»
«Ты воруешь у меня деньги!»
«Ты хочешь меня убить!»
Mама никогда не плакала, но тем болезненнее звучали её попытки сдержать обиду и раздражение в ответ на безумные обвинения и вопли. Искренне не понимая, что же заставляет двух ненавистных друг другу людей оставаться семьёй, при первых же звуках ссоры Алекс надевал наушники и прятался в мире музыки. И он даже представить себе не мог, что
