Конечно, скорее всего, это лишь безобидная верхушка его настоящих возможностей, но задумываться об их истинной глубине не очень хочется. Да и здесь и сейчас он просто…
– Ма, это отец Максима.
– Прости, Тоня…
Это уже второе его «прости» за пять минут, и в этот раз Алекс не совсем понимает, за что именно гость просит прощение. А вот мама, похоже, в курсе, потому что склоняет голову, принимая извинения, и негромко интересуется:
– Может быть, чаю?
– Боюсь, у меня совсем мало времени…
«Да? Что-то незаметно.»
Тем временем седовласый оглядывается и, видимо, не обнаружив ничего более подходящего, чем кровать, ставит свой кейс-портфель на неё. Несколько раз щёлкает код-замок, и из тёмного нутра появляется топка бумаг. Алекс, рядом с которым всё это происходит, включает верхний свет, но так и не успевает ничего рассмотреть из-за плеча мужчины, как тот отходит к матери. И скользнув взглядом по первым строчкам первого же листа, она опускается обратно на диван и снова тянется к стакану с водой. Отец Максима продолжает стоять рядом и даже не смотрит на Алекса. Но разве цель его визита – не поиск сына?
Наконец мама продолжает чтение. Происходит это в полной тишине, только из подъезда через незакрытую дверь изредка доносятся разные негромкие звуки, вроде вздохов и шарканий ног.
А стопка довольно толстая. Но мама прерывает чтение уже после третьего листа, поднимая взгляд на седовласого:
– И чего ты хочешь?
– Как видишь, – медленно отзывается тот, словно испытывая неловкость, – мой сын не совсем здоров. И при определённых обстоятельствах может быть даже опасен для окружающих…
– Это я поняла. Чего ты хочешь от меня?
– Поговори со своим сыном. Объясни ему всё. Что укрывать Максима – не лучшая идея. Что это не пойдёт на пользу ни ему, ни кому бы то ни было ещё.
Подняв стопку бумаг, возвращая её владельцу, мама вздыхает и переводит взгляд на Алекса:
– Вот он перед тобой, можешь сам ему всё объяснить.
– Думаешь, он станет меня слушать?
Поразительно, но седовласый продолжает делать вид, что они с мамой в комнате одни. Это до того нелепо, что… Алекс подходит к нему, вырывает из рук несколько листков и показательно разрывает их на две половины. И только потом замечает начавшие стремительно наливаться кровью порезы на словно немного ссохшихся пальцах. Мужчина опускает голову и почти целую минуту наблюдает за расползающимися по белой бумаге красными пятнами, пока мама не берёт его за руку и не принимается наклеивать взятые из коробки с лекарствами пластыри.
Алекс же забирает оставшиеся бумаги. И только сейчас отец Максима поднимает на него взгляд. Взгляд, в котором сильнее всего выделяется интерес – холодный, скорее даже исследовательский, чем житейский. А ещё Алекс замечает, что глаза у него светлые, водянисто-голубые, в отличие от сына.
– Надо было просто попросить, – произносит седовласый и протягивает маме освободившуюся руку, оттопырив порезанный указательный палец.
Алексу не стыдно.
Но и довольным он себя не чувствует. Скорее – снова сбитым с толку. А потому опускает взгляд на ровные строчки напечатанных слов.
«
…неоднократно склонял… …наркотики…
…многочисленные
ушибы…
…разрывы… …повреждения слизистой…
…летальный исход…
»
– Что же ты эти бумаги тоже не рвёшь?
Неожиданно гость делает шаг навстречу, и его тень падает на лист.
– Однако мне кажется, ты всё ещё настроен весьма скептически, не так ли?
– Это неправда… или какая-то ошибка.
– Увы, Александр. И ты сам это прекрасно понимаешь. Или хочешь сказать, что не замечал за моим сыном склонности к насилию? И я говорю не только о той истории, когда он ворвался на вашу вечеринку и отметелил несколько подвыпивших гостей…
«Куда ты клонишь, старик?..»
–…не делай вид, что не понимаешь, юноша. Я говорю о ваших играх. Надеюсь, они ещё не успели зайти слишком далеко?
– Юра… – раздаётся за его спиной строгий голос матери. – Не могли бы вы обсуждать эти вещи не в моём присутствии?
– Прости, Тоня, но это для его же блага.
Должно быть, Алекс привык находится рядом с Максимом, поэтому его отец, пусть и несколько ниже сына, но тоже достаточно высокий, вовсе не производит гнетущего впечатления, хотя и стоит очень близко. А вот его голос, его тон… так, должно быть, говорят учёные о неудавшемся эксперименте: с ноткой искреннего и в то же время дежурного сожаления.
– Вынужден вас разочаровать, – специально копируя вежливую речь гостя, Алекс медленно отступает от него на пару шагов, – но ваши представления о вашем сыне несколько отличаются от реальности.
– И почему молодёжь так убийственно самонадеетельна?
Седовласый оглядывается на сидящую на диване маму, но никакой поддержки от неё не получает. Как и Алекс. Она просто возится со своей коробкой, перекладывая блистеры и флакончики с места на место. И тогда гость возвращает взгляд обратно.
– Молодой человек, я знаю своего сына всю его жизнь. А сколько его знаете вы? Неделю? Полторы?
– Полгода.
– Ах, целых полгода? Ну тогда конечно… конечно, вам, несомненно, известно о нём больше, чем мне. Только позвольте спросить, сколько ему лет?
– Это имеет какое-то значение?
– Ему тридцать два.
«Э-э…»
– Да, мой сын не выглядит на свой возраст… а теперь позвольте задать вам, Александр, ещё один вопрос: как вы думаете, почему в столь зрелом возрасте он до сих пор не завёл себе семью?
«Зрелом?»
У Алекса начинает кружиться голова. Конечно, он не ожидал, что у них с Максимом почти десять лет разницы, но назвать его «зрелым»?
«Хотя по старым понятиям… в советские времена… нет, дело даже не в этом.»
– Может, потому, что в России пока не легализованы однополые браки?
Алекс чувствует, что перегнул с сарказмом, потому что даже на лицо матери ложится тень снисходительного неодобрения, однако она не отвлекается от возни со своими лекарствами. А отец Максима тем временем сочувственно качает головой.
– Юноша, если бы мой сын захотел жениться на ком бы то ни было, хоть на собаке, он бы придумал, как это сделать. У этого мальчика всегда хорошо получалось действовать мне назло… Но постоянного спутника у него нет совсем по другой причине: никто не выдерживает моего сына. И либо сбегает, либо… умирает, как ты уже прочёл в медицинском отчёте.
При каждом слове нижние веки мужчины слегка подёргиваются, а сам он, склонив голову
