Вирус… Жуть какая!
— Мы посещали его почти каждый день, всеми силами поднимали ему настроение, но Дон лежал едва живой, бледный смертельно. Все его кости были на виду, он не мог нормально питаться, его рвало и тошнило от любой еды. Он мог употреблять лишь воду, чистую воду.
— Я… Меня испытывали жуткие боли… я чувствовал себя живым мертвецом или воскресшим. Всё тело каждый раз немеет от резкой смены позы… ведь любое движение тела или прикосновение к нему чего-то плотного, будь то одеяло или элементарно одежда, причиняет дикую боль… Поэтому меня почти не трогали. Родители… Они почти сутками просиживали у моей постели, по очереди принося друг другу еду, а мне питье… Я жил на жидкой пище, которую подавали мне сразу в желудок через трубочку. Моё сердце… мертвенно ослабло, но продолжало выполнять свою функцию, а пульс едва прощупывался…
— Дон выглядел ужасно, смотреть на него было невыносимо больно, но мы не сдавались и терпели. Уходя из его дома, нас разрывало от боли, мы часами сидели на скамейке вдоль улицы и рыдали. Каждый из нас обращался за благословением к Природе-Матери и посещал ежедневно храм. Никто другой, кроме нас, не знал о том, что с Доном.
— Ну, как, никто другой? Разве ты забыла, Оксения? Мелина тоже знала об этом, но она посещала друга отдельно от нас, втайне от родителей, что опасались за её здоровье. В итоге, нас было четверо, кто знал о состоянии Дона и посещал его как можно чаще.
— Вирус, который поразил Дона, был смертельно опасным и имел высокую вероятность летального исхода. Врачи бились головами об стену, испробовали всё за деньги родителей Дона, но вирус нисколько не слабел и даже не прогрессировал. Он словно остановился на одной стадии своего развития, но этого было достаточно для скорого летального исхода.
— Чара, это ужасно говорить… Я… я правда… Ох! Ужасно! Мне хотелось умереть!!
Умереть?!
— Да, Дон пережил жуткие вещи, всё его существо желало лишь одного — избавиться от этих пыток. Он видел лишь один путь — смерть, но страх перед отчаянием родителей и тем, что его смерть может стать отправной точкой его родителей к совершению суицида, остановили его в один момент.
— Верно, я… Я понимал, осознавал, что родители подадутся в крепкое отчаяние и в итоге либо лишатся рассудка, либо совершат суицид. Это остановило меня, и я впервые с момента заболевания начал бороться. Врачи продолжали разводить руками и в итоге прекратили поиск лекарства. Родители лечили тем, что имелось на тот момент. Но… однажды я очнулся совершенно здоровым.
— Да, помню тот день, когда мы рано утром пришли к тебе, а ты уже стоял на ногах, разговаривал и усердно питался всем подряд. Родители плакали и смеялись, наблюдая за тем, как ты интенсивно питаешься. Твоё выражение лица было таким забавным! Ха-ха-ха! — хех, Оксения даже рассмеялась.
— Верно. Все те четыре года, — четыре года?! — что я болел, отец читал и рассказывал мне об оружии, а после выздоровления… хех, я всерьёз взялся за изучение оружия. Однако… Я никогда… ни… Ох! Никогда не забуду эти долгие годы боли и отчаяния…
Он плачет?! Только не это. Дон! Прошу, не плачь. Мне так больно смотреть на твои слёзы. Я… я хочу плакать вместе с тобой, Дон. Не печалься, не плачь в одиночестве. Мы рядом с тобой! Я не буду обнимать тебя, лишь подсяду к тебе и упрусь тебе в плечо лбом, чтобы ты почувствовал меня. Ох, я заплакала вслед за тобой. А? Ребята тоже подсаживаются к нам? Почему-то мне кажется, будто я знакома с ними больше, чем на самом деле. Словно мы столько раз общались и смеялись вместе, что уже стали близкими. Неужели всё из-за их духовной близости с Доном?!
— Дон, ты справился с болезнью, и мы вместе с твоими родителями гордимся тобой! Не забывай, как они бились за тебя до последнего, не щадя своё здоровье. Стоило им только выйти из комнаты вдвоём, как твоя мать билась в истерике, а отец лишь стоял, крепко прижимая её к своей груди. Они жутко боялись потерять тебя и ещё больше боялись, что ты попросишь их об убийстве себя, их сына. На тот момент ты был единственных их ребёнком и только благодаря тому, что ты выжил, у тебя появилась на свет сестрёнка, Дориа. Не забывай этого.
— Да… Да, конечно… Я… Если бы.! Если бы убил себя, то Дориа не родилась. Родители бы не решились на второго ребёнка, погибни я. Именно моё выздоровление толкнуло их на мысль о втором ребёнке.
— Всё верно. Держись, Дон. Всё осталось в прошлом, ты больше не переживёшь это. Ты выздоровел раз и навсегда!
Вот, значит, чего он так крепко боится в душе! Заболеть вновь и погибнуть! Может, этот страх и есть причина его «незаинтересованности» в девушках? Не боится ли он наследственности этого вируса?!
— До-о-о-н… Дон! Хватит плакать, а то глаза Чары уже покраснели от слёз.
Что? Дон засмеялся?! Правда?! Как я рада этому звонкому и задорному смеху! Дон смеётся как прежде!
— Извини, Чара, я заставил тебя лить слёзы…
Смотрит мне в глаза, пускай и красными глазами. Ох, осторожней! Я же упаду, если и дальше будешь так наваливаться на меня с объятиями! Ва-а-а, я падаю! Ой! Не дал-таки мне упасть. Опять лоб ко лбу. Аха-ха, а губы так и тянутся к губам! Ну, так поцелуй, не робей. Я же не обижусь и не укушу, не побью тебя за него. Наоборот, я хочу вернуть тебе твой прежний покой, твою «фирменную» улыбку и задор. Так больно было наблюдать твои слёзы. Вот, смелей. Я не брошу тебя, будь уверен. Мне нужен только ты, Дон Ляс.
В тот вечер мы активно общались с ребятами и обсуждали всё подряд. Я узнала от Дона о Мелине: девушка с рождения живёт со слабой нервной системой, и при сильных переживаниях её организм смертельно слабеет. Когда родители Дона уехали в командировку, Мелини потеряла бабушку и отца, рано ушедшего из жизни. Её отец был кормильцем их семьи, поскольку мать не оставляла дочь одну перед страхом гибели дочери в её отсутствие. В то же время Дон серьёзно переживал уезд родителей в другую страну, в итоге оба они ушли в глубокую депрессию и остались наедине со своими проблемами. Оказавшись в одинаковом положении, они сильно сблизились и вместе переживали тяжёлые времена. Дон остро переживал за здоровье и жизнь несчастной Мелины, а она за него. В итоге, так получилось, что Дон делал всё для поддержки Мелины,
