Может, это отчасти и есть взросление – осознать, что твое сердце ничем не защищено.
* * *Ярмарка Последнего дня лета обычно проходит между Гриндейлом и соседним городком Ривердейлом, поближе к нашему городу, возле леса и недалеко от садов. На ровном зеленом лугу выстроились шатры в сине-белую полоску и чертово колесо, в котором каждая кабинка была выкована из чугуна, раскрашена витиеватыми белыми узорами и щеголяла алыми бархатными креслами, словно карета, в которой Золушка ехала на бал.
Дама, заправлявшая палаткой фейс-арта, усадила нас на табуретки перед стеклянной чашей, в которой лежали шарики жевательной резинки всех цветов радуги. Она была рада оставить хозяйство на Харви, а самой отдохнуть с семьей на ярмарке.
Я уселась на табуретку и стала любоваться, как Харви замечательно управляется с детишками. Он поднимал их, осторожно усаживал на табурет и легкими, нежными движениями накладывал грим на лицо. Иногда он молчал, сосредоточенно высунув кончик языка, и старался изобразить именно то, чего хотел малыш, а иногда заводил тихий разговор, и тогда голос его, мягкий и шутливый, звучал почти как у брата. Когда он беседовал с детьми, в нем не было ни следа робости или неловкости. Закончив, Харви подхватывал ребенка и осторожно спускал наземь. Малыши сияли восторгом и свежими красками.
Неудивительно, что в очередь к нему выстроились чуть ли не все дети на ярмарке.
Однако процесс занимал немало времени, и когда пришла пора вернуть одну малышку папе, я пошла ее проводить. Она явно нырнула в нашу палатку без разрешения, но папа, кажется, не очень сердился. Я поболтала с ними немного, пока не вернулась мама с сахарной ватой для всех. И грустно подумала: повезло же этой малышке с родителями.
Я побродила еще немного под тенью колеса обозрения, рассматривая красную повязку на руке, позволяющую бесплатно кататься на всех аттракционах. Харви гордо указал на нее и предложил мне сходить в зеркальный лабиринт одной.
Зеркальный лабиринт располагался в старом амбаре, выкрашенном в черный цвет. За открытой дверью серебрились тонкие нити фольги. Я показала повязку скучающему парню в шляпе, примерно моих лет, который тут же вновь уткнулся в телефон.
Тюки сена в амбаре были задрапированы черной тканью, извилистые коридоры сплошь увешаны зеркалами. Издалека доносились приглушенные голоса, смех, взвизгивание. Я побрела по лабиринту, насвистывая. Когда у тебя на стенах извиваются ветки деревьев, а в подвале лежат покойники, то ничто на свете уже не кажется удивительным.
Потом я попала в тупик. Дорогу перегораживало большое мутное зеркало. Его темная поверхность была подернута рябью, как озеро под ночным ветром. Отражался лишь один огонек, такой яркий, словно хотел прожечь себе дорогу. Я приблизилась.
Осознав, что бледный горящий свет – это мое лицо, я застыла. Лицо было неузнаваемое – мое и в то же время не мое.
В зеркальном лабиринте царила темнота, но, должно быть, в щели просачивался солнечный свет. Тонкие лучи пронизывали мои растрепанные волосы. Лицо в зеркале было почти неразличимым; я не могла разглядеть его, даже когда подошла совсем близко, видела только, как оно светится.
И вдруг мне с жестокой ясностью вспомнились слова духа из реки: «Когда ты нынче ночью вышла на поляну, луна мерцала у тебя над головой, как корона, а ночь струилась, будто плащ из призрачных теней. И я увидела, что ты рождена стать легендарной ведьмой».
«Надо бы еще сходить к колодцу желаний, поговорить с его душой», – решила я. Она хочет, чтобы я пришла. Да и я сама этого хочу. Желание вспыхнуло во мне с той же необоримой силой, с какой минуту назад вспомнились слова. Оно тянуло меня прочь от ярмарки, прочь от Харви, в чащу леса, сию же секунду.
Но это нелепо. Я не оставлю Харви и никуда не пойду. И кроме того, я вдруг поняла, что не знаю, как выбраться из зеркального лабиринта. Каким-то образом я ухитрилась заблудиться в нем, как простая смертная.
Но ведьмы не могут долго пребывать в растерянности.
Я достала из кармана маленькую катушку ниток (всегда ношу ее с собой по настоянию тети Хильды), бросила наземь и стала смотреть, как она сама собой катится по земляному полу.
– Consequitur quodcunque petit, – прошептала я. Это маленькое заклинание мне всегда нравилось. Оно означало «Она получит, что ищет».
Вот тебе, Эмброуз. Моя латынь идеальна. Просто в тот раз ты говорил слишком быстро, потому я тебя и не поняла.
Можно подумать, ты и не хотел, чтобы я расслышала заклинание.
Я отринула минутные сомнения и побрела за нитью сквозь зеркальный лабиринт.
Вышла сквозь мерцающе-серебристый дверной проем и увидела возле чертова колеса свою учительницу. Она была в своей обычной блузке и твидовой юбке, словно пришла на урок, а не отдыхала в законный выходной.
– Здравствуйте, мисс Уордвелл!
Она робко улыбнулась мне, заморгала под большими очками, словно не ожидала, что ее узнают.
– Здравствуй, Сабрина.
– Вы пришли с кем-то?
– Гм… нет, – протянула мисс Уордвелл. – Просто захотелось посмотреть ярмарку. Она проводится уже в сотый раз; знаменательная дата, правда? – Учительница пригладила каштановый пучок, и из-под заколок выбилось еще несколько прядей. – Кажется, об этом никто не знает. Я считаю себя кем-то вроде неофициального историка Гриндейла.
– Как интересно, – подбодрила ее я.
Странноватое ощущение – подбадривать свою учительницу, но мисс Уордвелл всегда словно шарахалась от мира, милая и пугливая, будто крошечная мышка-полевка.
– О, спасибо, Сабрина, – сказала мисс Уордвелл и после минутного колебания добавила: – Как приятно видеть, что люди приходят целыми семьями и так хорошо отдыхают.
Я оглянулась на палатку, где Харви по уши увяз в работе, и еле заметно улыбнулась ему. А когда обернулась к мисс Уордвелл, она уже смущенно откланивалась.
– Рада была видеть тебя, дорогая моя.
– Погодите…
Но она уже удалилась. Острые каблучки ее строгих туфель вязли в земле. Я осталась одна под чертовым колесом, немного жалея и мисс Уордвелл, и себя. Мне никогда и в голову не приходило, до чего же одинока наша учительница.
С приближением вечера на чертовом колесе зажглись огни. Я думала, что дело ограничится желтыми лампочками, мигающими вокруг кабинок, но не ожидала такой световой фантазии. В воздухе замерцали светящиеся проекции – скворцы и бабочки, звезды, сердечки и цветы, словно кто-то собрал иллюстрации из сотен любовных романов и подбросил их в воздух, будто конфетти.
Будь здесь другие ведьмы, кроме меня, я бы подумала, что это волшебство.
Через мгновение я поняла, в чем дело. Вспомнила, о чем говорила мисс Уордвелл. Люди на полную катушку отмечали сотую годовщину Последнего дня лета.
Начался фейерверк, подтвердив мою догадку.
Я восторженно запрокинула голову и заметила, что не одна. Рядом стоял Харви. Лицо у него было слегка затуманенное, он рассеянно поправлял фланелевую рубашку, но, заметив мою улыбку, улыбнулся тоже.
– Устал раскрашивать? –
