Харви окинул взглядом ярмарку и увидел мужчину в дорогом деловом костюме, рука об руку со старшей дочерью. Исполненный нового для себя ощущения доброты ко всему свету, Харви подумал, что этот человек, должно быть, замечательный отец. И дети, кажется, ни капельки его не боятся.
– Сабрина, отведи, пожалуйста, нашу мисс Бабочку к папе, – попросил Харви.
– Охотно, – согласилась Сабрина, прелестнейшая в мире.
– Поцелуй еще, – прощебетала малышка.
Харви улыбнулся и еще раз чмокнул маленький носик. Заодно поцеловал в нос и Сабрину, увидел совсем близко теплую искорку ее улыбки.
Сабрина с малышкой на руках пошла к чертову колесу, а Харви заметил, что парень в черном все так же стоит и смотрит и при этом тоже слегка улыбается. Сабрина с малышкой на руках ушла к чертову колесу.
Обычно Харви робел при незнакомцах, особенно при таких – одного с ним возраста, с неуловимым, но безошибочно узнаваемым налетом крутизны, который виден всем в школе с первого взгляда – либо он есть, либо нет. На парне был длинный черный плащ, сидевший как влитой – возможно, сшит у портного. Сам Харви донашивал за братом потрепанную куртку, подбитую овчиной.
В другое время это его задело бы. Но сегодня весь мир сиял золотыми красками, и не составило труда небрежно улыбнуться этому незнакомцу и сказать:
– Прелесть, правда?
Если Харви и имел в виду прежде всего белокурую головку Сабрины, склонившейся над малышкой, то об этом никому не следовало знать.
Парень в черном, казалось, удивился, что к нему обращаются, но не успел сверкающий пузырь храбрости Харви лопнуть под копьем смущения, как неловкий миг закончился и улыбка незнакомца стала еще шире.
– Да, – подтвердил он. – Просто прелесть.
Еще одна пауза. Поразмыслив, парень, похоже, принял решение и перемахнул через столик в палатку. Харви изумленно выпучил глаза, потом тревожно покосился на миссис Грэбил, которая раздавала вертушки детям, ждавшим своей очереди на разрисовку.
– Сюда нельзя… – начал было Харви, но парень лишь отмахнулся:
– Правила простых смертных на меня не распространяются.
– Чего-чего? – переспросил Харви.
Миссис Грэбил бросила вопросительный взгляд через плечо, и парень обратил на нее весь блеск своей улыбки. Миссис Грэбил жеманно улыбнулась и пригладила волосы.
– Харви, я не против, если к тебе зайдут приятели. Ты так хорошо работаешь!
Харви польщенно улыбнулся и хотел было ответить: «Гм, но я его совсем не знаю…», однако миссис Грэбил уже вернулась к своему делу.
– Ник, – представился парень. – Ты продолжай.
Харви подумалось: этот тип понятия не имеет, что такое границы. Ник уселся на табуретку, взял ворох эскизов, которые делал Харви, чтобы показать детишкам, как будут выглядеть их лица, и стал листать, небрежно разбрасывая страницы.
– Ты нарисовал этой девочке бабочек.
– Потому что она об этом попросила, – ответил Харви.
Ник оторвался от страниц и стрельнул еще одной улыбкой. Харви не сказал бы, что улыбка эта добрая. Нику, казалось, было очень весело, а Харви прекрасно знал, как неприятно быть мишенью для злых шуток, и не желал в них участвовать.
– Никакого простора для двусмысленностей, верно? И для однозначностей тоже.
Харви неловко пожал плечами. Хоть бы этот Ник поскорее ушел! День был такой светлый, и единственным темным пятном на золотистом горизонте был этот малый.
Его дернул за рукав следующий малыш:
– Хочу быть динозавром!
– Грозным и свирепым? Как тираннозавр рекс? – Харви внушительно рыкнул.
– Только я не хочу вымирать!
– Ни в коем случае, – заверил его Харви. – И вообще, может быть, динозавры не вымерли. Говорят, они превратились в птиц.
– Нет! – рассмеялся малыш. – Птицы не похожи на динозавров!
Харви осторожно нарисовал вокруг мальчишечьих губ хищные зубы тираннозавра.
– Некоторые похожи. В Австралии водится птица, называется казуар. Я о ней читал. Некоторые вымахивают до шести футов ростом, и у них очень острые когти.
Харви шутливо помахал малышу скрюченными пальцами, тот восторженно взвизгнул и умчался показывать маме свой динозавровый облик. Ник смотрел на Харви со странным выражением – думал, наверное: ну и никчемный же он. В школе его считали именно таким.
Никто не приглашал Ника к этой палатке.
– О казуарах – это чистая правда, – стал защищаться Харви. – В мире много интересного, такого, о чем люди и не догадываются.
– Да, несомненно. В аду и на земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио, – прошептал Ник.
Харви моргнул.
– «На небе и в земле». Так правильно. Это Шекспир, верно? «На небе и в земле сокрыто больше…»[1]
– Как хочешь. – На губах Ника вновь стала проявляться та насмешливая улыбка. – Мне все равно.
Обычно Харви боялся говорить то, что думал, но за последние несколько дней страх развеялся. С его губ потоком полились глубокие мысли, и никакие прежние сомнения не могли его остановить.
– О казуарах я уже рассказал. В северном сиянии иногда бывают не только зеленые, но и красные огни. А еще есть рыба, которая светится, как неон, и все это на самом деле. В мире полно удивительных вещей и событий, похожих на волшебство и на сказку, и, пока ты ждешь каких-то неведомых диковин, эти чудеса происходят сами собой, у тебя на глазах, и напоминают, что они реальны. – Харви умолк. Сияющее чувство уверенности постепенно рассеялось, и он подумал, что выглядит невероятно глупо. – Ты меня понимаешь? – неловко проговорил он.
Ник выразительно покачал темной головой.
– Нет. Ничуть.
Харви еще острее почувствовал себя идиотом.
Ник опять помолчал – на этот раз дольше, чем прежде. Потом тихо добавил:
– Но звучит здорово.
Харви, приободрившись, кивнул:
– Да. А тебе знакомо чувство, как будто тебя что-то сильно ранит, и ты не понимаешь почему и не знаешь, как соединить одно с другим, чтобы получился смысл?
Ник прикусил губу:
– Я стараюсь во всем разобраться. Но… не всегда удается.
– А мне почти никогда, – честно признался Харви. – Но иногда я иду в школу, вижу одну девчонку, и вдруг все, что было покрыто мраком, становится кристально ясным. Или вхожу в дом, и кажется, будто случилось что-то плохое, и вдруг вижу своего брата. Или иду через лес, подхожу к дому той девчонки, дверь открывается, и мне уже все равно – туман на улице или дождь. Все вокруг становится совершенно четким и обретает смысл. Все сияет.
Харви умолк, думая о брате. Было что-то такое, что давно его тревожило, однако Харви по характеру не способен долго грустить. Он изо всех сил постарался вспомнить, что же это такое, напрягся так, что голова заболела, но так и не вспомнил.
Из голоса Ника исчезла мягкость, от которой он, похоже, слегка терялся, и вернулся привычный цинизм.
– А, девчонка?
– Не просто девчонка, – поправил его Харви. – А одна-единственная.
– Девчонок на свете много, – заметил Ник. – Я бы на твоем месте не стал себя ограничивать. Раз уж мы заговорили о чудесах этого мира, в нем полным-полно очень симпатичных…
– Они на нее не похожи, – возразил Харви. – Эта
