Лейтис выгнулась и восторженно пискнула.
— О да, мой самый строгий, самый властый, самый внимательный и заботливый хозяин.
У нее немедля начало все сжиматься меду ног в восторге предвкушения. Эйдан очень довольно усмехнулся, положил ей на попку и вторую ладонь, погладил — и тоже шлепнул, симметрично.
— А ты моя самая развратная и наглая девочка. Соблазняла меня сегодня своим нарядом, совершенно бессовестно. Так, что тебя хотелось прямо там, в Хамбуке, выпороть как следует, — на ее ошейнике все еще был поводок, и Эйдан ухватил за него быстрым ловким движением, тут же намотал на руку в два витка, плавно потянул на себя. — Но я сделаю это сейчас. Выпорю и трахну как следует, как ты заслуживаешь своим поведением. На скамейку, — он кивнул в сторону скамьи для порки, которую они теперь никогда не убирали, снова потянул за поводок и отвесил ей еще один шлепок по заднице, подгоняя.
Разумеется, никакой цели совращать Эйдана Лейтис не ставила. Ей просто нравилась мысль прийти в таком виде в Хамбук и убедиться, что стены его стоят целехоньки и даже не краснеют, несмотря на ее возмутительное поведение. Но знать, что он соблазнился, было приятно.
— Заслужено всыпете мне, мой строгий, но справедливый хозяин, — довольно согласилась Лейтис.
— Прямо в этом невозможном наряде выпорю, — пообещал Эйдан, отвесил четвертый шлепок для симметрии, а потом совершенно откровенно облапал ее всю сперва за попку, а потом за грудь, прямо по дороге к скамейке. — Так что не раздевайся, бесстыдная саба, вставай на колени сразу, прямо в своих ужасно пошлых чулках, прямо в этой юбочке, которую я тебе задеру и надаю плеткой по красивой попке за то, что так возмутительно меня соблазняешь, — он дернул поводок вниз, снова подгоняя — теперь чтобы она опустилась на колени, как Эйдан велел.
— Плеткой, — восхитилась Лейтис. До плети они пока не доходили, ограничиваясь более легкой поркой, так что это было невыносимо сладкое обещание. И она довольно протянула, укладываясь на скамье: — О-о-о-о, ваша саба так сильно виновата.
— Очень виновата, и меньше плетки не заслужила, — ничуть не менее довольно согласился Эйдан, пристегивая ее к скамье за руки и за ноги. Он не всегда делал так, но сейчас, когда они собирались делать что-то настолько серьезное, было нужно: Лейтис и сама понимала, что может слишком уж сильно извиваться под плеткой, если не привязать хорошенько. К тому же это было приятно само по себе. — Вот так, не будешь слишком вертеть своей попкой, пока она получает заслуженное за то, что так соблазнительно маячила перед твоим хозяином весь вечер.
Далеко отходить за необходимым было ненужно: все лежало здесь же, возле скамьи, в специальном ящике. Ровно для того, чтобы не отходить далеко. И вскоре Эйдан вернулся одновременно с плетью и флоггером в руках. Сперва разогреет как следует, значит, а потом выпорет — тоже как следует. Лейтис оценила девайсы с огромым удовольствием и сказала:
— Хорошенько получу по попке за то, что слишком ею вертела.
Сейчас Лейтис не знала, заплачет она или нет, но что ей будет хорошо с Эйданом — была уверна.
— По самой красивой, соблазнительной, невозможной попке, — согласился он, наклонившись к ней, приподнял ее голову за подбородок сложенной вдвое плеткой и поцеловал, потом так же, плеткой, задрал повыше ее юбочку и встал в стойку. — Невозможно развратная негодница, — с удовольствием проговорил Эйдан, и Лейтис почувствовала, как по ее ягодицам прошелся флоггер, раз и другой, восьмеркой, сразу обжигающе, так что все мурашками закололо. Короткая пауза — и еще раз. Так горячо с первых ударов, хоть и с разогревом — он и впрямь собирался ее сегодня выпороть от всей души и как следует.
— Ужасно развратная, — согласилась Лейтис, — так мечтала, чтобы ты меня прямо там, в Хамбуке, уткнул в какое-нибудь кресло и отымел.
— Самая бесстыдная саба. Моя развратная шлюшка, — прямо-таки с наслаждением ответил Эйдан, и флоггер совершил новый виток. — И меня. Провоцируешь. Прямо там, под портретом твоего достойного предка короля Йоргена. Чтобы ты стонала и кричала. Так, что герцог Гвентский аж из кабинета услышит. Вот на что ты меня соблазняешь. И заслужила плетки, — флоггер приласкал от всей души и с силой ее задницу и раз, и другой, и третий, и еще, и еще, пока Эйдан говорил, а на последних словах Лейтис ощутила тонкий, жгучий удар плети, пока не в полную силу, но все равно — так остро, что она вздрогнула. И после плетки очередное прикосновение флоггера показалось ей лаской.
Лейстис выгибалась, стонала, должно быть, снова пошло, она не могла иначе. И ей было хорошо, изумительно хорошо с Эйданом так. Как же он умел сделать, чтобы ей было хорошо.
— Развратница. Безобразница. Не можешь не соблазнять. Даже сейчас. Всегда меня соблазняешь. Всегда тебя хочу, — приговаривал Эйдан, охаживая ее по очереди то плеткой, то флоггером. И Лейтис ощущала, как удары плетки ложатся точно в ряд, чуть наискосок, сверху вниз. А потом он убрал флоггер, а плетка снова пошла сверху вниз, так что следы должны были идти крест-накрест. Эйдан выписывал на ее попке узор, методично, с умением и сноровкой. И с тем же умением усилил удары, ровно настолько, насколько было нужно, чтобы все ощущалось ярче, сильнее, сладко-болезненней с каждой минутой.
Это была высокохудожественная порка, Лейтис ощущала всей кожей, но дело было не только и не столько в художественности, но в любви, с которой это делал Эйдан ради того, чтобы доставить ей удовольствие, корого она так хотела. И скорее от растроганности, чем от боли, она все же заплакала.
— Ты такой хороший, Эйда-а-а-ан.
Следующий удар был последним — Эйдан дал ей заплакать окончательно и дал себе закончить начатое, а потом опустился на одно колено возле скамейки, чтобы отвязать ее.
— Просто я тебя люблю, — повторил он свои излюбленные слова. — И ты у меня замечательная, моя Лейтис, моя любимая девочка, — он поглаживал ее по спине и по бокам, целовал плечи, а отстегнув браслеты, сразу же подхватил на руки и понес к кровати, на ходу сцеловывая слезы с ее лица.
— Ты у меня самый лучший, самый любимый. Я без тебя не могу, — Лейтис вцепилась в Эйдана и плакала навзрыд, выплескивая все свои переживания, весь свой ужас перед происходящим,
