Он в два шага преодолел разделяющее их расстояние и, не произнеся ни слова, жадно сгреб Грина в объятия, грубо стискивая ладонями упругую задницу. Губы нашарили чужие, однако Филипп больше кусал, чем целовал, словно старался выместить на Томасе все сумасшедшие чувства, что разрывали Филиппа на тысячу мелких кусочков изнутри. А Грин неистово подставлялся под болезненное «приветствие», чувствуя, как пол уходит из-под ног.
Халат полетел в угол, обнаженный пах чувствовал грубую джинсовую ткань партнера, вход пульсировал, как и член, наливающийся кровью. Это было восхитительно!
— Выеби меня, — взмолился Том, пока чужие зубы смыкались на его плече. — Я не растянут, а ты так хотел заняться этим… Давай, у меня столько игрушек для удовлетворения твоих прихотей!
— Нахер игрушки! — прорычал Филипп.
Жажда обладания и непонятно чего еще сотрясала тело. Он возбудился чересчур быстро и сильно, с жаром и со всей страстью сжимая Томаса. Трахнуть Грина как будто идеей фикс. Нерастянутого, тугого. Причинить боль, сделать так, чтобы тот извивался под ним, кричал. Фил не мог по-другому. Потому что ему было страшно. Так страшно от своих чувств, как никогда раньше.
Он кое-как захлопнул дверь лофта, после чего поволок цепляющегося за него Томаса в гостиную. Они не дошли ни до одного предмета мягкой мебели. Толкнув Томаса на пушистый ковер лицом вниз, Филипп быстро стащил штаны вместе с нижним бельем до колен. Сплюнув на руку, он наскоро смочил член.
Том только успел обернуться, как Филипп сцепил его руки за спиной, из-за чего Грин болезненно охнул, склонившись вперед. Он принял крайне неудобную позу, выпятив зад вверх, облокачиваясь лишь плечами и грудью об пол, но Филиппу было все равно. Внутри мужчины клокотал вулкан. Он, не размениваясь подготовкой, резко, но с трудом вошел в узкий вход Томаса и зашипел от того, насколько плотно сжали член тугие мышцы. Немного больно, но Моррис все равно протиснулся сильней, яйцами ударяясь о промежность любовника.
Грин болезненно вскрикнул и протестующе дернулся, но стало только еще хуже. Боль пронзила от входа до поясницы, резью отдавая внутри.
— Филипп, не надо так! — взмолился он, не понимая, что случилось с его, обычно довольно осторожным, любовником. Никогда Моррис не спал с Грином без презерватива и смазки, зная, что тот не жаждет повредить себе что-нибудь. — Ты меня порвал! Да что с тобой?!
Моррис замер. Он с силой зажмурился, потом раскрыл глаза, уставившись на картину, представшую перед ним. Томас повернул голову на бок, щекой уткнувшись в ковер, и Филипп увидел, как в уголке глаза парня собираются капельки слез: то ли от злости, то ли от боли, а, может, и всего вместе. Заломленные руки любовника сжались в кулаки, а бедра мелко подрагивали от напряжения и отвратительных ощущений.
Филиппа бы охватил ужас, если б он находился в нормальном состоянии. Вместо этого он высвободил конечности Томаса, позволяя ему упереться ими в пол, а сам склонился над его спиной.
Говорить что-либо Филипп не хотел. Не мог — ему срывало крышу. Он до синяков стискивал бедра Томаса, царапая кожу. Узкий проход пульсировал, сжимая член в тиски, но помимо всего прочего Филипп ощущал и влагу. Возможно, он действительно порвал Томаса.
Как в калейдоскопе перед глазами вспыхнули чужие воспоминания: блаженные вздохи и чувственные поцелуи, бережные и нежные прикосновения. Сладкий шепот над ухом и признания в любви. Ком эмоций неясного происхождения стиснул горло Филиппа. Он попытался вздохнуть, но легкие словно перекрыло, а глаза начало жечь.
Склонившись над дрожащей спиной Грина, Филипп, ощущая себя так, словно его душу вывернули наизнанку, сипло, едва слышно зашептал, ощущая, как внутри что-то рвется:
— Пожалуйста… Прошу… Томми… Детка… Прошу тебя… Прости меня… Прости, но я не могу остановиться…
— Что?!.. — запаниковал Том, когда до него дошел смысл сказанного. — Не вздумай, не делай этого!
Филипп стиснул зубы, почти полностью выходя, но его бедра машинально толкнулись обратно, вперед. Стон сорвался с губ мужчины, но Томасу было не до наслаждения. Обычно собранный, получающий от секса огромное наслаждение, рыжеволосый парень, цепляясь за ковер, карябая его, горестно вскрикнул, после чего всхлипнул и по его щеке потекли слезы.
Моррис застыл. Эта поза, слезы… Когда-то Филипп видел подобное. Видел, был участником, только это он плакал… Нет, не он… Ушат холодной воды словно вылился на парня.
— Что я… Что я делаю? — вырвалось у Морриса.
Новая волна паники окутала Филиппа, который медленно вышел из Томаса. Тот, не выдержав, завалился на бок, а Морриса прошиб холодный пот. Он всегда ненавидел людей, причиняющих боль другим, а теперь сам…
Мужчина не понимал, что с ним произошло, ведь он только недавно осознал, что, кажется, влюблен в Томаса, пусть и не знал, как выражать свои чувства. Вероятно, Филипп подсознательно ощущал, что свободолюбивый и самодостаточный Грин никогда не станет его, они не будут вместе. Томас принадлежал всем, кого сам хотел, и только. Раненое завистью, проявленной к светлому счастью Эмиля, нутро вопило от несправедливости, и черные эмоции обуяли Филиппа, который пошел на то, чего никогда бы не сделал при других обстоятельствах.
Разумеется, ни о каком возбуждении больше речи не шло. Быстро приведя себя в порядок дрожащими руками, Филипп помог Грину приподняться. Затем сгреб его в охапку, уткнулся носом в рыжие волосы, боясь, что тот оттолкнет, и принялся повторять, как мантру, одно единственное слово: «Прости», в то время как по его щекам неожиданно заструились обжигающе горячие слезы, ведь он, наконец, понял, что причинил боль любимому человеку.
Грин закаменел, стараясь поменьше двигаться — внизу пекло нещадно. Внутри бушевало пламя злости, вперемешку со страхом и непониманием, душу затапливала обида, он решительно не знал, как реагировать на выходку Филиппа. Хотелось одновременно ударить и отшвырнуть от себя, и прижаться покрепче, тоже расплакаться как мальчишка.
Истерика Морриса напугала и погасила взметнувшуюся ярость, Том поджал губы и просто позволил ему изливать непонятно откуда взявшееся отчаяние, но постарался принять несколько более удобную позу, привалившись к любовнику боком и чуть расслабляя застывшие от напряжения мышцы. Он решил, что подождет, пока Фил успокоится, а уж после разберется со всем этим, но сначала займется пострадавшим местом.
Филипп жмурился так сильно, что перед глазами плясали яркие вспышки. Он цеплялся за Томаса, стискивал в объятиях, но не больно, а лишь настойчиво, словно переживал, что Том исчезнет, будто парня отберут у него, как у ребенка любимую игрушку.
Прошло две-три минуты, показавшиеся Моррису вечностью. Отодвинувшись от любовника, Фил глубоко втянул воздух в легкие, шумно выдохнул и произнес, выдавливая из себя через силу:
— Прости… Позволь я осмотрю тебя, — он
